Георгина отправилась в нашу спальню, и я услыхал, как она снимает чемодан с верхней полки гардероба.

Вернулся Бернард (он был «в гостях у приятеля») и застал на кухне такую картину: я, мать и Фэрфакс-Лисетт сидели за столом в полном молчании. Бернард как ни в чем не бывало пожарил себе яичницу с беконом и сел ужинать с «Англосаксонскими манерами» Энгуса Уилсона; книжку он прислонил к вазе с фруктами. Как ни странно, поведение Бернарда подействовало на нас отрезвляюще, и, когда Георгина спустилась из спальни с двумя явно увесистыми чемоданами, мы попрощались достаточно благопристойно. Впрочем, Бернард сказал-таки Фэрфакс-Лисетту:

— Я еще помню времена, когда мужчина, укравший чужую жену, был вынужден убираться вместе с ней из Англии в одну из наших колоний. Вы жалки, сэр.

После отъезда Георгины с Фэрфакс-Лисеттом мать всплакнула:

— Я любила ее, как дочь. Мы с ней были родственные души.

— А я одно время любил принцессу Маргарет. Писал ей письма каждый день и каждый четверг посылал дюжину темно-красных роз. Но она вышла за этого колченогого коротышку, Энтони Армстронга-Джонса, и я был в отчаянии. Поехал на побережье, написал Маргарет прощальное письмо и уже собрался броситься в море со скалы, но тут пошел дождь. Тогда я сел в машину и вернулся домой. — Бернард глянул на меня: — Не грусти, цыпленочек. У тебя еще остались мы с твоей матерью.

Итак, дорогой дневник, кошмар начинается. Отныне мое здоровье и счастье в руках моей матери, Бернарда Хопкинса и государственной медицины.

Среда, 19 марта

Рано утром спустился на кухню, а там — моя жена. Она сидела за столом, пила кофе, сваренный в большом кофейнике.

— Ты вернулась, — сказал я. — Я знал, что так и будет.

— Мы не обговорили ситуацию с Грейси. Я хочу забрать ее. Ты ведь сейчас не можешь заботиться о ней, верно?

Я представил, как дочка скачет на Нарциссе и кричит: «Папа, смотри!» — Фэрфакс-Лисетту кричит.

— Нет, — тряхнул я головой, — Грейси останется здесь, со мной.

Георгина налила мне кофе:

— Без меня ей будет не очень хорошо. И честно сказать, Адриан, не думаю, что твоя мать или Бернард Хопкинс годятся в воспитатели маленькому ребенку. Я разбужу ее минут через пять, одену и отведу в школу, а днем заберу ее оттуда.

Четверг, 20 марта

Нельзя было сдаваться без боя, но, с другой стороны, не мог же я вырвать девочку из рук матери. Пришлось соврать Грейси, что она отправляется в Фэрфаксхолл на каникулы, и с вымученной улыбкой помахать ей вслед.

Отныне в доме нас осталось только двое — я и Бернард Хопкинс. И как мы дожили до такого?

Днем зашел Бретт с предложением хлопнуть Фэрфакс-Лисетта.

— По плечу или по заднице? — спросил я.

— На фене «хлопнуть» значит «убить», — вставил Бернард.

— Да знаю я, что это значит. Читал про братьев Крей, сначала они хлопали, потом отсиживали.

— Я всего лишь хотел помочь, братан, — сказал Бретт.

— Просто интереса ради, сколько стоит хлопнуть кого-нибудь? — полюбопытствовал Бернард.

— В провинции-то? — скроил гримасу Бретт. — Непозволительно мало.

Когда мы ехали в больницу, мать с уверенностью заявила:

— Георгина скоро устанет от Фэрфаксхолла, там столько прислуги! — Обогнав трактор на крутом повороте, мать продолжила: — И зачем, спрашивается, таскаться в Париж за шмотками, когда в Лестере можно купить почти то же самое?

— В Париж? — эхом отозвался я.