Позвонил матери на мобильник и договорился встретиться с ней в «Медведе». Я особо подчеркнул, что хотел бы пообщаться наедине. В паб мы шагали под пронизывающим ветром, и на нас непрестанно падали золотистые, коричневые и красные листья. Мать жаловалась, мол, вот опять осень, а лета опять как не бывало.

Полночь

Вечер мы в основном провели на холоде. Мать заявила, что не в состоянии обсуждать проблему Лукаса, Рози и Джереми Кайла «без сигареты в зубах». Мы сели перед пабом за страшно неудобный шаткий столик под никому не нужным зонтом с рекламой пива «Карлинг Блэк Лейбл». Побеседовать толком практически не удалось. К нам постоянно подсаживались курильщики, включая достопочтенного Хьюго Фэрфакс-Лисетта из Фэрфаксхолла, он похвалил «леопардовый» плащ матери и шляпку в тон.

— Чертовски утомительно, — блеял он, — выходить каждые пять минут, чтобы затянуться. Мы хотим поддержать местный паб, но что за выпивка без пачки курева и «ронсона» на столике?

Мать принялась гневно обличать непревзойденное умение новых лейбористов «портить нам удовольствие».

Фэрфакс-Лисетт припомнил властям охоту на лис, запрет на игру в каштанчики на школьном дворе и политическую корректность. Обычно подобные речи действуют на мать как красная тряпка на быка, и я опасался ее реакции. Однако, к моему удивлению, она кивала и охала, не сводя глаз с обветренного, но все же аристократического лица Фэрфакс-Лисетта. Когда он протянул ей пачку «Данхилла», я заметил, как их руки соприкоснулись, а когда он поднес матери зажигалку («ронсон», разумеется), они обменялись взглядом. Я уже видел раньше этот взгляд — он всегда предрекает катастрофу.

По дороге домой, пока мы старательно огибали лужи, я внушал матери простую мысль: ни под каким видом ей нельзя появляться на «Шоу Джереми Кайла». Я заставил ее поклясться жизнью Грейси, что она даже не станет разговаривать ни с кем из команды Кайла, когда они снова с ней свяжутся.

— Хотя это была бы хорошая возможность впустить свежий воздух в их затхлую реальность, — задумчиво произнесла мать.

— Если тебе хочется свежего воздуха, купи вентилятор. Но ни в коем случае не полощи наше семейное белье на публике.

— Адриан, если честно, я никогда не была уверена в том, кто отец Рози. Понимаешь, она лишена неуклюжести Моулов. Этой бестолковости, этой криворукости, неспособности пройти по посудному отделу в универмаге без того, чтобы не задеть рукавом или полой пальто какую-нибудь ценную вещь…

Мать определенно намекала на эпизод в лестерском магазине, когда я, восьмилетний, задел рукавом зимнего пальто, купленного на вырост, дорогущую супницу.

— Есть более веские доказательства, мама. Рози — вылитая проныра Лукас: смуглая кожа, черные волосы, карие глаза. Она всегда была кукушонком в нашем гнезде.

Дальше мы шли молча до самого дома. За дверью родительского жилья звучала музыкальная заставка к реалити-шоу «Большой брат», сквозь щель под моей входной дверью просачивалась заунывная мелодия «Аллилуйи».

Когда Георгина включает Леонарда Коэна, это сигнал для меня: жди беды.

Четверг, 30 августа

Посреди ночи я встал по малой нужде и обнаружил в гостиной Георгину за ноутбуком. Леонард Коэн тихонько мурлыкал о некой Александре, которая куда-то уходит от него.

Завидев меня, Георгина быстренько свернула страницу и предложила:

— Отнес бы ты свой мочевой пузырь к доктору, Адриан.

Довел до ее сведения, что уже четыре часа утра.

— Я предпочитаю жить в рок-н-рольном режиме, — отрезала Георгина.

Постель остыла, пока я ходил в туалет. Печальная осень сгущается над нами.