В это время как раз явился бургомистр Пфаффендорф с тем единственным парнем, чья персона олицетворяла собою стражу Ландека.

Самуил принял их радушно, потом скомандовал:

— Все, что здесь имеется из женщин, лошадей и клади, пусть следует за мной!

И вот, сопровождаемый бургомистром и стражником, присутствие которых как представителей власти избавляло его от надобности применять насилие, Самуил с большим или меньшим комфортом разместил по деревенским дворам женщин, шляпные картонки и экипажи.

Затем он вернулся к мужчинам и сказал им:

— Теперь вы, те, кому небесный свод милее потолка, а звезды любезнее свечей, следуйте за мной.

XLVIII

ПУНШ В ЛЕСУ

Самуил Гельб вывел свое войско на прелестную лесную дорогу, петляющую по горным склонам. Минут пятнадцать студенты шли в гору, потом, свернув налево, двинулись по узкой тропке, которая внезапно вывела их на просторное круглое плато — шагов двести в поперечнике, — со всех сторон окруженное густой стеной высоких деревьев.

Закатное солнце, вот-вот готовое скрыться за горой, на прощание окутало древесные кроны таким щемяще розовым сиянием, словно хотело исторгнуть у всех скорбь сожаления о своем уходе. Бойкий ручеек, выбегая из чащи на поляну, журчал среди камней громче, чем можно было ожидать от его крошечных водопадиков. Пленительный голос бегущей воды сливался с пением тысяч птиц, создавая столь гармоническое сочетание, что казалось, будто сам ручей выводит рулады, а птичьи трели, напротив, рассыпаются звенящими каплями.

— Такие апартаменты вам подойдут? — спросил Самуил.

— Виваллера! — отозвались студенты.

— Что ж, в таком случае готовьте постели.

Большинство кинулось натягивать палатки. Некоторые развешивали гамаки. Благодаря данному заблаговременно совету Трихтера, все еще до отправления запасли для этого достаточно материи. Фрессванст начал было устанавливать колья для палатки, но Трихтер его остановил.

— Фрессванст, — изрек он с важностью, — тебе не хватает знания истории.

— Какой истории? — удивился Фрессванст.

— Истории Робинзона.

— А при чем тут это?

— Дорогой мой бутылочный лис, разве ты не читал, как Робинзон, не найдя на своем острове подходящей спальни и опасаясь, как бы звери не растерзали его, если он вздумает почивать на земле, забрался на дерево и устроил себе ложе среди его ветвей? Я чувствую, как в груди моей кипит благородное честолюбие, побуждая последовать этому великому примеру. Этой ночью я не лягу, а буду спать на ветке, как птицы небесные.

— Но я же могу оттуда свалиться, с такой-то высоты, — с явным беспокойством заметил Фрессванст.

— Это бы лишь доказало, что любой попугай стоит больше, чем ты! — возразил Трихтер. Потом, понизив голос, он добавил: — Видишь ли, Фрессванст, речь идет о том, чтобы заткнуть рты всяким клеветникам и заставить юные поколения воочию убедиться, что мы никогда не бываем под хмельком. Э, да ты не беспокойся, если боишься свалиться, я тебя привяжу.

— В добрый час! Если так, я пока откажусь от моей палатки.

— Откажись от нее навсегда, и пусть потом не говорят, что мы никогда не засыпали в своем гнезде.

Пока шли эти веселые приготовления, настала ночь. Бургомистр, приглашенный Самуилом на пунш, примчался задолго до срока, сияющий, высокомерный и очень внушительный. Студентов он застал в то время, когда они рассаживались на траве, готовясь поужинать.

При своем появлении Пфаффендорф был встречен криками, столь же упоительными для его тщеславия, сколь тягостными для его слуха. Место, выбранное Самуилом, равно как и то, что успели воздвигнуть студенты, привели его в восторг.