— Может быть. Хотя, знаешь ли, ты сам себя недооцениваешь. Я думаю, ты немного актер. Вжился в образ — и играешь. Циника, бандюгу, труса. А вот то, что ты в самолете нажал красную кнопку, показывает, что в тебе живет герой.

— Сергей Николаевич, моим военно-патриотическим воспитанием еще в детдоме занимались. И в школе, и в комсомоле, и в армии, и в институте… Не надо продолжения. Тем более по старой методике. То, на чем вас с моим отцом воспитывали, к нашему поколению уже не подходило. А к последующим — совсем другие ключи нужны.

— Знаешь, — вмешался Глеб, — по-моему, ты не прав.

— А я доказать могу. Я готов поверить — хотя и говорят, будто это сказки,

— что во время гражданской войны были романтики, готовые жрать суп из воблы, дохнуть от тифа и в конном строю ходить на проволоку и пулеметы, чтоб отдать землю крестьянам где-то в Гренаде. Я даже уверен, что такие были. И их было много. Иначе ни фига не получилось бы. А потом, год за годом, наше Отечество этот романтизм из горячих голов вышибало, причем иногда — вместе с мозгами. На его место приходил прагматизм. У вашего с отцом поколения романтизма оставалось процентов пятьдесят. У нашего — двадцать пять, а у моих ребятишек

— дай Бог, чтоб на десяток сохранилось. Поэтому, скажу откровенно, не верю я в то, что вы, Сергей Николаевич, сможете что-то развернуть. Да, народу хреново, но он знает: гражданская война — в два раза хреновей. Не обижайтесь!

— В этом что-то есть, — произнес Фрол, — хотя даже я с тобой не соглашусь. Чего-то мне мешает. Вроде с первого взгляда все верно: живем для денег, а деньги из нас скотов делают. Но в том году, когда у меня их было по горло, я себя чувствовал намного фиговей, чем сейчас, когда их нет. Воли больше, ничто руки не вяжет.

— Это уже не переговоры, — усмехнулся я, — а проповедь. Или политбеседа. Направление бесперспективное. Тем более что у меня политических взглядов почти нет. Давайте ближе к теме. Ситуация в нашем дружном коллективе — известная байка про мужика с волком, козой и капустой. Причем роль мужика-миротворца играет общая опасность от парашютистов Соловьева.

— А остальные роли?

— Волк — это ваша команда, коза — наша, а капуста — Середенко и его малыши. Середенко, пока безоружен, для нас съедобен. А вам — не нужен.

— Тут похуже, — усмехнулся Фрол, — вот прибудут ваши ребята — и волком

станешь ты. Если, конечно, вовремя не взять в заложники.

— Спасибо, но это может вызвать жертвы с обеих сторон. Ваня с Валеркой — суперсолдаты, с ними так легко, как в прошлый раз, может и не получиться. Кстати, не исключено, и Середенко с ребятами вмешается на моей стороне. Может быть, поступим проще? Если вам неприятно встречаться с чудоюдовцами — есть время уйти отсюда. Хотя бы в одну из трех охотничьих избушек — к Женьке, Генке или Максиму. Думаю, Дмитрию Петровичу это понравится больше, чем еще один погром на заимке.

— Мысль неплохая, — произнес Сарториус с заметной иронией. — Но, видишь ли, Дима, она подразумевает, что Ваня Соловьев останется у тебя. И ты, при поддержке подкреплений, займешься добыванием тех вещей, за которыми тебя прислали. То есть нам предоставляешь возможность тихо смыться, а себя оставляешь при всех козырях.

— Вовсе не уверен. Во-первых, Ваня нужен мне только как солдат.

— А во-вторых?

— Во-вторых, я не убежден, что моему отцу понравится это решение. Мне кажется, он предпочел бы не выпускать вас отсюда. И даже пошел бы на риск меня потерять, потому что для него гораздо важнее уничтожить вас.