Все было точно так, как рассказывал Гриша. Теперь уже там, где я до этоговидел только струящийся воздух, у самого последнего следа сеньориты Рохас, виделась некая прямоугольная полупрозрачная-полузеркальная «стенка» высотой метра два и шириной около метра. Она и впрямь была похожа на пласт желе или заливного, поставленный вертикально. Я назвал «стенку» прямоугольной, но это, строго говоря, было не совсем верно. Резких линий и граней, отделяющих ее от окружающего воздуха, не просматривалось. Гелеобразное, колышущееся образование постепенно переходило в самый обычный воздух.

Наверно, если б эта самая «стенка» была из кирпича или бетона, я легко сумел бы ее объехать. Размером она была с обыкновенную дверь. Собственно, она и являлась дверью по своему назначению.

Я испытал то же, что и Гриша Середенко со товарищи: потерю чувства собственного веса, легкое головокружение и утрату ориентировки в пространстве. Мне довелось увидеть свое тело зыбким, как кисель, и ощутить полное бессилие перед той таинственной мощью, которая втянула меня в этот «кисель», точнее, в воздух, равный по плотности воде.

Казалось бы, я должен был захлебнуться или задохнуться, но не случилось ни того, ни другого. Сверкнула вспышка!

Я, как был на лыжах, вместе со всем вооружением и снаряжением оказался на «самом дне дна». Super-Black Box затащил меня не только на дно «Котловины», но и на дно относительно небольшой воронки, похожей на лунный кратер, которых, как я помнил по кинокадрам из фильма, снятого сержантом Кулеминым, в «Котловине» было полно. Эта имела десять метров в поперечнике и не менее трех в глубину. Такую могла оставить неплохая авиационная фугаска или приличных размеров болид.

Будь дело летом, мне пришлось бы попыхтеть намного больше, прежде чем я сумел бы выбраться. Весной и осенью я наверняка бы вымок и измазюкался — талый снег и дожди заполнили бы воронку водой. Но сейчас была зима, воронку до половины занесло снегом и с одной стороны намело пологий «мостик», по которому я «лесенкой» вылез из ямы.

Однако, когда я огляделся и увидел стометровые, отвесные, почти без выступов, скалы, у меня появилось нехорошее чувство, что в этот каменный мешок я угодил надолго, если не до конца дней. Без веревок, крюков, карабинов, горных ботинок и прочего даже думать о подъеме не стоило.

Вчера ночью, стоя на краю обрыва и глядя в темный провал, освещенный лишь мелкими костерчиками догоравших обломков, разбросанных взрывом на не очень большой площади, я мог разглядеть — да и то еле-еле — не больше четверти кратера. Остальная территория была погружена в кромешный мрак. Теперь, при дневном свете, я смог в полной мере осознать, в какое гиблое место попал по собственной дурости и злой воле «Черного камня».

Здесь не было ни одного деревца или самого дохлого кустика, а только снег и камни да еще обгорелые обломки вертолета. Я с тоской подумал о маленьком запасе провизии, оставшейся в избушке. Тут ни хвоей, ни шишками не пропитаешься. Может, в вертолете что-нибудь осталось?

Груда обломков, почерневших от огня, громоздилась в полусотне метров от меня, а отдельные куски металла, непонятные ошметки и головешки валялись повсюду. Конечно, уже ничего не горело и не дымилось, однако во многих местах обломки валялись посреди проталин, заполненных льдом.

Там, где располагалась основная куча металлолома, где топливо сразу после взрыва полыхало вовсю (этого фейерверка я вчера уже не застал), снег стаял совсем и даже успел испариться. Так что непосредственно вокруг места падения больших обломков мрачно чернела выжженная земля. Надеяться, что там уцелело что-то съестное, было наивно.