Резкий звонок у входной двери прервал её.

— Должно, барыня, — пробормотала Настя, убегая.

Минуты через две она вернулась с письмом в руках.

— Посыльный принёс, — доложила Настя. Письмо было от матери. Кира вскрыла конверт и прочла: «Дорогая. Мы только что решили с Марьей Андреевной поехать на вечер к баронессе Штаде, в Царское Село. В карты заиграются, вероятно, довольно, а потому мы там и переночуем, о чём она давно уже просила. В город я вернусь завтра с двенадцатичасовым поездом».

Кира сложила письмо и улыбнулась. Она была довольна. По-видимому, сама судьба покровительствовала её затее.

— Слушай, Настя, мама ночует в Царском и вернется только завтра. Стало быть, мы можем воспользоваться её отсутствием и сегодня же съездим к твоей колдунье. Вот тебе три рубля: иди купи сахару, кофе, кренделей и полбутылки коньяку. А Маше скажи, чтобы подавала на стол, как только поспеет обед.

— У нас времени, барышня, хватит. Ведь она только в полночь колдовство-то свое разводит. Так я побегу в лавку за подарками.

Оставшись одна, Кира вынула из шкатулки, в которой хранила деньги, две двадцатипятирублевые бумажки. Она решила пожертвовать, в случае надобности, эту сумму. Впрочем, она надеялась, что и половины будет достаточно.

Около десяти часов вечера к сторожке Волкова кладбища подъехал извозчик. Дождь к этому времени прошёл и сквозь редкие туманные облака лился бледный лунный свет, окутывая все предметы какой-то таинственной дымкой. Чернели и белели кресты и памятники этого огромного поля вечного упокоения да кое-где, словно блуждающие огоньки, мигали горевшие на могилах лампады.

Картина была мрачная, и Киру охватила нервная дрожь. Она сошла с извозчика и шла за сторожем Матвеем, позванным Настей. Щедрые чаевые сделали его чрезвычайно любезным и предупредительным.

Взятый по часам извозчик должен был дожидаться возвращения приехавших.

Сторож вел по аллее на окраину кладбища. Дойдя до старой покосившейся избёнки, которая некогда тоже, вероятно, была сторожкой, старик несколько раз постучал. Дверь открылась и на пороге показалась закутанная в клетчатый платок женщина.

Пошептавшись с Матвеем, она впустила гостей, а сторож зашагал обратно.

Стараясь казаться спокойной, Кира вошла всредней величины комнату, гораздо более уютную, чем можно было предполагать снаружи. В большой русской печи пылал яркий огонь и распространял приятную теплоту. В воздухе витал запах кофе, на чистом деревянном столе стояла чашка, а рядом лежали большую ломоть хлеба и колбаса.

Хозяйка оказалась худощавой женщиной высокого роста, с острыми чертами лица, совершенно определенного финского типа. Её тёмные, глубоко сидящие глаза странно блестели и горели дикой волей. На ней была толстая шерстяная полосатая юбка и ситцевая цветастая кофта, обшитая внизу бахромой. Из-под красного платка, покрывавшего голову, выбивались густые пряди седых волос.

Она узнала Настю и улыбнулась ей, обнажив ряд здоровых зубов, белизна которых шла как-то в разрез с её темным, точно бронзовым, морщинистым лицом.

Киру она оглядела испытующим взглядом, сняла с неё пальто и пододвинула табурет, на который та села.

А Настя в это время развязывала и выкладывала на стол сахар, кофе, коньяк и большой мешок с сухарями и кренделями. При виде провизии на лице старухи засияла довольная улыбка. Она низко поклонилась, поблагодарила и сказала, что готова все сделать для дорогих гостей. Говорила она с сильным чухонским акцентом.

Видя, что растерявшаяся гостья не знает, с чего начать и как объяснить своё желание, старуха позвала Настю и стала шептаться с ней в углу.

Переговоры длились долго, а Кира зябко куталась в свой оренбургский пуховый платок и вздрагивала всякий раз, как пронизывающий жесткий взгляд ворожеи обращался на неё, ей становилось жутко.