— Весьма здравая мысль… вы добьетесь своего… Точнее, мы добьемся, потому что я благодаря вам тоже стал канадским патриотом! Отныне я стою с вами и за вас!

— Еще раз спасибо. А теперь в путь! Мы отдохнули, и время не ждет. Надо спешить. Доберемся до плато Мертвеца, где нас ждут кони, потом двинемся по ущелью, которое ведет в Литл-Пембину. Ошибиться невозможно: это единственная прямая дорога в Канаду. Оставим лошадей у верного человека и поедем в Регину на поезде. Чего бы нам это ни стоило, мы должны оказаться там как можно скорее!

Все четверо вскочили с такой легкостью, словно не было тяжелейшего подъема, и устремились вперед с поспешностью, вполне понятной, если знать цель их предприятия. Дорога по-прежнему пролегала меж скал, но представлялась сравнительно нетрудной для людей, только что успешно преодолевших страшный Большой каньон, где осмеливались появляться только контрабандисты, да и то лишь тогда, когда им приходилось скрываться от преследователей, спасая свою жизнь.

Молодые люди направлялись к пустынному плато: там в укромном месте они спрятали лошадей, крепко привязав их.

К этому убежищу вела не тропа, а довольно широкая просека, некогда проложенная лесорубами, и путники, которые прежде с разумной предосторожностью шли гуськом или «индейской вереницей», ступая след в след, теперь отказались от этого, считая, что самое трудное уже позади.

Расплата за беспечность последовала немедленно.

Друзья двигались рядом, тихо переговариваясь, как вдруг Франсуа оступился, потерял равновесие и неловко спрыгнул в трещину, заросшую ползучей травой и совершенно незаметную для глаза.

Братья и Боб даже вскрикнуть не успели. К счастью, ловушка оказалась неглубокой, и младший «уголек», успокоив их жестом, попытался выбраться самостоятельно, но без успеха.

— Все в порядке, — сказал он, — дайте мне руку!

Его подхватили и поставили на ноги, но он вскрикнул от боли и упал бы снова, если бы не ухватился за плечи Жана и Жака.

— Проклятье! Я сломал ногу… не могу стоять!

— Сломал ногу? Что ты говоришь, малыш? — встревоженно спросил Жан.

— Посмотри сам! Ты же меня знаешь… я умею терпеть… Адская боль!

— Подожди! Мы понесем тебя…

Боб, Жан и Жак слегка приподняли беднягу, все еще надеясь, что Франсуа оправится. Тщетная надежда! Юноша, невзирая на все свое мужество, смертельно побледнел и, казалось, мог вот-вот потерять сознание.

— Посадите меня… нога словно свинцом налилась… будто кто-то перепиливает лодыжку.

Не теряя времени на бесплодные сетования и действуя как люди, с детских лет привыкшие преодолевать трудности, они в двух словах выработали план спасения и тут же приступили к его осуществлению.

Мгновенно появились носилки: две длинные ветки, срубленные охотничьими ножами, три короткие, положенные сверху и связанные вицами, какими дровосеки обычно скрепляют охапки дров; поверху постелили плащ.

Все это заняло не больше двадцати минут. Франсуа, неспособного пошевелить и пальцем, уложили. Жан взялся за один конец носилок, Жак за другой, а Боб встал впереди, чтобы освещать дорогу.

— Ты ведь сможешь удержаться в седле, малыш? — спросил Жан, с любовью глядя на брата, но голос его предательски задрожал.

— Раз надо, значит, сумею, старший!

— Наши полукровки всего в одной миле отсюда… Они такие спокойные, послушные! Ты выдержишь, я уверен…

— И мы, конечно, как следует осмотрим ногу, прежде чем усадить тебя верхом. Не тревожься ни о чем, Франсуа, — добавил Жак.