– А чем, кстати говоря, не вариант? Может, так и сделать?

– Не говори глупости. Тебе захотелось острых ощущений? Как пить дать, тебе навесят срок! Не знаю, правда, сколько за это дают. Но мне почему то кажется, что прилично. Ты оставила человека без помощи, а это, как я понимаю, не шутки.

– Господи, я даже не знаю, жив он сейчас или мертв! – простонала Евгения. – Вот ведь кошмар то!

– Даже если бы ты это знала, вряд ли это могло бы что то изменить. Сейчас уже поздно. Его, конечно, обнаружили и оказали необходимую помощь. Ну, или… – Она выразительно замолчала.

– Или что?

– … или эта помощь ему уже не нужна. Тебе еще повезло, что рядом не оказалось людей! Ты просто уехала, а ведь могло быть куда хуже.

– Хуже и так некуда, – не согласилась Евгения. – Да, я уехала, но мне теперь кажется, что было бы лучше, если бы меня задержали сразу. Я не могу жить в состоянии неизвестности. Это невыносимо!

– Успокойся. Скорее всего тебя не обнаружат. Если прошло уже больше суток и никто к тебе не пришел, не позвонил, не вызвал тебя куда то, значит, возможно, все еще обойдется. Тебя не найдут.

Евгения с сожалением посмотрела на подругу. Та ее не понимала! Софья искренне считала, что все страхи Швец объясняются лишь тем, что она боится, что ее обнаружат. Вчера Евгения рассуждала так же.

– Я не о том говорю, Соня, – прошептала она. – Я говорю не о своем аресте. Ты понимаешь, я с этим просто не смогу жить!

– Ты имеешь в виду муки совести и все такое? – проговорила Софья, с вожделением глядя на шипящую на сковородке лазанью. – Принесите ка мне тертый сыр, – это было сказано уже официанту.

– Да, я про совесть, – подтвердила Швец. – Мне невыносима мысль о том, что я погубила человека, а теперь сижу здесь, словно ничего не произошло, а после обеда опять пойду на работу. После работы – домой. И так без конца…

– Ну, а ты предпочла бы тюрьму?

– Не тюрьму, конечно. Но что там еще дают? Понимаешь, мне было бы проще, если бы меня сейчас расспрашивали, ругали… В этом была бы какая ни есть, но определенность. Процедура расследования весьма неприятна, но она далась бы мне легче, чем мое настоящее положение – странное, неопределенное, требующее соблюдение правил конспирации. Все эти предосторожности, опасения, косые взгляды через плечо – не следит ли кто за мной? – все это претит мне! Словно я – какая то беглая преступница! Хотя, если задуматься, так оно и есть. Конечно, если бы мне предъявили обвинение, я чувствовала бы себя не лучшим образом. Я боялась бы за себя, переживала… Возможно, я бы защищалась, говоря, что всему виной плохая видимость, скользкая дорога и даже сам пешеход. Я придумывала бы себе оправдания, но не сидела бы вот так, в полной растерянности, не зная, что предпринять. Я не терзала бы себя неизвестностью…

Софья потянула на себя длинную полоску расплавленного сыра. Кусочек оказался горячим. Она с досадой бросила вилку.

– Черт знает, о чем ты говоришь, Женька! Посмотрела бы я на тебя, если бы к тебе подошел милиционер и попросил тебя пройти для разговора в ближайшее отделение! Мигом бы забыла про свои муки совести и думала бы только о том, где найти ловкого адвоката, чтобы он вытащил тебя из всей этой кутерьмы!

– Может, и так. Но неизвестность всегда хуже.

– Хуже, хуже… Интересно, а ты подумала сейчас о других? О тех, кто нуждается в тебе? Что будут делать они, если ты попадешь под следствие или, еще того хуже, в тюрьму?

– Ты имеешь в виду работу?

– Бог ты мой, Женька, какую работу?! Я имею в виду твою семью!

– А при чем тут моя семья?

– А при том! У тебя двое детей.