А пока главный человек в отряде — Савелий, штурман от Бога. Второй отряд тоже равняется на машину командора. Это звание командующий российскими ВВС придумал себе сам, дабы сократить до минимума обращение к титулованной персоне в боевой обстановке.

Война учит многому. В том числе — ценить минуты покоя, когда тобой сделано все возможное и от тебя больше ничего не зависит. Понимая, что скоро миноносец пойдет в атаку на эскадру, ощетинившуюся десятками зенитных пушек и пулеметов, как Давид на Голиафа, и шансы на благополучное возвращение неизмеримо меньше, чем при охоте на транспорты, князь пытался думать о вещах, которым слишком мало уделял внимания в суете наземной службы. Всплыли лица жены и детей. Независимо от исхода сегодняшней операции и войны в целом им не придется стыдиться мужем и отцом. Хотя они, наверное, предпочтут его живого, а не прославленного.

Потом неожиданно вспомнился Самохвалов. Не нынешний человек-завод, который в далеком тылу обеспечивает поставку «Витязей» всех марок до десятка в месяц и целые составы запчастей, а наперсник, с которым они строили первый рекордный аппарат. И его жестокий упрек после возвращения из Атлантики, слишком справедливый, из-за чего они полгода почти не разговаривали.

Обидно, что правота Петра Андреевича проявлялась и дальше. Ни один из Романовых на ключевых государственных должностях не справлялся так, как это виделось Александру согласно наставлениям, усвоенным в детстве. Наоборот, офицеры из простых дворянских семей, а то и разночинцы, порой поступали так, что правящей семье стоило поучиться. Тот же Самохвалов, купеческий сын, сделал первый самолет впереди всей планеты, его старший брат Василий вывел Россию в центр европейского автомобилестроения. Чем прославился Никки? Разве что Ходынским воцареньем, Кровавым воскресеньем и привычкой закусывать коньяк лимоном. Ах да, при нем будет одержана великая победа над Японией, и никто не задумается, что мы побеждаем вопреки, а не благодаря его руководству.

— Приближаемся, командор, — выдернул его из размышлений штурман.

Князь взял бинокль и протиснулся между пилотами.

— Не увидим корабли Рождественского, прапорщик, пеняй на себя.

— Виноват, командор. Мы вышли в расчетную точку. Через двадцать пять-тридцать минут, в зависимости от высоты, вы прямо по курсу увидите острова вдоль корейского берега.

— Слева, командор! — что-то приметил первый пилот.

— Надо же, востроглазый. Дома тебя и штурмана поощрю, — князь увидел в бинокль дымы. — Плавно влево, чтобы второй отряд понял наш маневр.

Пока радиостанции не станут малого веса, вмещаясь в самолет, единственный способ управления группой — «делай как я». Увидев маневр командирской машины, обе цепочки миноносцев заложили вираж, и пошли в тысяче метров над западной колонной кораблей. Уже без бинокля различались транспорты, вспомогательные суда, эсминцы, устаревшие крейсера и броненосцы.

Наступило самое нервное время полета. В расчетную зону вышли, резерв топлива сжигается, враг не обнаружен. Хоть здесь гораздо ближе до базы по сравнению с Цусимой, через минут сорок придется возвращаться назад.

Правый разворот. Внизу цвет эскадры — тяжелые эскадренные броненосцы и крейсеры. Японцев не видно. Не может же Того щемиться между нашими и берегом — там полно рифов, мелей и скалистых островов. Либо он нагоняет, либо заранее ушел вперед, чтобы развернуться и зажать Рождественского между собой и прибрежными скалами.

Летим на юг до пятидесяти километров, возвращаемся назад, проходим по курсу нашей эскадры. Если и там никого, идем на базу.

Как бывший моряк командор представил состояние судовых экипажей, увидавших, как грозные миноносцы покачали крыльями, и ушли, а навстречу им или сбоку выходят на дистанцию огня японские плавучие крепости.

— Море чистое.