|
И ты можешь и должен написать обо всем. И о своих терзаниях тоже. Твой рассказ — кладезь сведений о жизни заморских стран. Я перескажу твой рассказ в своих записках. Но… — Винченцо низко склонился к гостю и понизил голос: — Афонас, ты знаешь, что после падения Царьграда турецкий султан перекрыл проливы, и корабли из Генуи почти не пробиваются в Каффу. Ты не должен никому передавать мои слова, но я уверен, что Каффу скоро захватят турки. Что будет со мной и моими записками? Ты должен написать на своем языке и унести свои записки на Русь. Твои земляки прочтут и будут знать правду об Индийской земле. Все равно ты будешь ждать в Каффе весеннего каравана. Ты напишешь, Афонас?
— Святые люди, паломники, записывают свои хожения. А я кто? — Ты тот, кто видел незнаемое. Тот, кто может рассказать об этом. Вот рассуди: сам бы ты у себя в Твери прочитал о таком? Если бы не ты, а кто другой написал? — С великим интересом прочел бы! — горячо согласился Афанасий. — Всегда любил о хожени-ях в дальние места читать! — Ну вот! — Винченцо торжествующе прищелкнул пальцами. — Убедил я тебя? — Не знаю, что и сказать. Что ж это получится? — А вот то и получится. Хожение Афонаса Тве-ритянина… куда хожение? В землю Индийскую? — Так я сначала еще и через Персию с Божьей помощью прошел, и через Хвалынское море переплыл… — Вот! Еще лучше… «Хожение за три моря Афонаса Тверитянина»… Как тебе? — Афанасием Никитиным меня на родине кличут. По батюшке. — Значит — «Хожение за три моря Афанасия Никитина». Теперь угодил? — Хитрый лис ты, Винченцо. Угодил! И вином заморским напоил, и кушаньями вкусными накормил, и песней изукрасил, и в душу мою заглянул, и в свою заглянуть позволил. Как тебе теперь отказать?
Винченцо прав. Турки действительно захватили генуэзскую колонию. Случилось это в 1475 году, менее чем через три года после беседы Никитина с Пероттой. Судьба самого Перотты и его записок неизвестна.
К. Богаевский. Древняя крепость
— О! Я же говорил: глубоко глядит Афонас. Меня так в молодых годах и звали: Лиса Винченцо. А ты угадал! — Ладно. Я тоже не лыком шит. Хочу с тобой о здешних торговых делах потолковать… — Что ж не поговорить… Винченцо быстро вернулся на свое место. На сливовые глаза словно шторки упали. Нету больше Винченцо. Сидит за столом важный генуэзский чиновник — синьор Перотта. — Слушаю тебя, Афанасий Никитин… У южной башни поджидал Афанасия чернявый юркий человечек с двумя слугами. Как завидел, бросился навстречу. — Ну как, как, Афанасий? Не томи, скажи слово! Удалось ли договориться с Пероттой? Он хитрый лис, интересы своего банка ставит выше самой Генуи, а уж какие-то купцы русские ему и вовсе… Донага готов раздеть… — Так его и звали… — задумчиво сказал Афанасий. — Кого? — удивился человечек. — Перотту. В юные годы сверстники звали его Лисой. — Поделом. Ну что ж, удивил его твой рассказ? — Удивил… Только непростой он человек. И мысль в мою душу заронил непростую… — Все непростые, — проворчал человечек, с неудовольствием глядя на отрешенное лицо Афанасия. — Однако купец торговать должен. Прибыль иметь. Или я неправильно говорю? — Правильно, Григорий, все правильно говоришь, — подтвердил Афанасий. — И я ничего не забыл. |
