На вопрос, почему Афганистану жизненно необходимо образование, отвечает Осне Сейерстад: «Страна занимает одно из первых мест в мире по уровню детской смертности. Дети умирают от кори, свинки, простуд, а главное – от кишечных инфекций. Многие родители, надеясь “высушить” болезнь, не дают детям пить во время поноса: все равно ведь ничего не задерживается внутри. Заблуждение, стоившее жизни тысячам детей».

До конца 2005 г. в обществе царил некий баланс между хаосом и порядком. Происходили теракты – но параллельно в городах создавались рабочие места и развивалась инфраструктура. Однако 2006 год стал «точкой невозврата».

Школы являются не только институтом образования, воспитания и социализации, но и инструментом для передачи идей; в условиях информационной войны строительство школ – это военный акт. Благотворители организовали сотни школ в афганской сельской местности – потенциальной зоне боевых действий, и незащищенные здания заполнялись «пушечным мясом» – детьми. Раньше талибы не осмеливались атаковать их, боясь заслужить всеобщую ненависть. Но в 2002–2005 гг. на Афганистан полилась агрессивная пропаганда Шуры. Родителям – которые сами были неграмотными – рассказывали, что если они отпустят детей в школы, одобренные Западом, то их дети восстанут против ислама. Пропагандисты ссылалась на события 1960-х – 1970-х гг., когда деревенские мальчишки, посещавшие государственные школы, уезжали на учебу в СССР и превращались в кафиров-коммунистов. Теперь – по словам агитаторов – «неверные» заваливали улицы Кабула бутылками из-под виски, вынуждали женщин ходить голыми, поощряли публичный разврат, кормили мусульман свининой в Баграме – и собирались «учить детей». Самые дикие суеверия, помноженные на ложь, сеяли среди афганцев такой ужас, что развернуть террористическую операцию против школ было лишь делом техники.

В декабре 2005 г. с плеч учителей полетели первые головы. Через месяц загорелись школы в Забуле, Кандагаре, Гильменде и Лагмане; через два – пламя войны охватило весь юг и юго-восток страны. К концу 2006 г. более 200 школ закрылись: родители просто не хотели отправлять своих детей на передовую.

Надежды на лучшее будущее рассеялись. Регионы вдоль «линии Дюранда» пылали. В 2007 г. в провинции Гильменд было зарегистрировано 751 насильственное преступление. Следующий год оказался еще хуже. Талибанизм распространялся подобно смертельному вирусу. Убийство чиновников, сотрудников НПО, членов гуманитарных миссий и «оккупантов» из США, НАТО и ООН уже считалось подвигом. «Заразить» афганцев оказалось очень легко – ведь талибы и были афганским народом.

Идеология «Талибана»* действительно сплачивала афганцев, ибо позволяла мужчинам разного происхождения и этнической принадлежности ощутить единство в том, кем они были и за что боролись. Это чувство солидарности проистекало из социальной системы афганской деревни, а также из традиционного, племенного ислама, постулирующего универсальный набор идей и правил, с которыми все соглашались. Хаккани, Хекматияр и прочие лидеры сетей составляли грандиозные военные планы, требующие координации между афганскими террористами и их пакистанскими «коллегами» (например, братьями Байтуллой и Хакимуллой Мехсуд, которые возглавляли «Техрик-е Талибан Пакистан»* в Вазиристане). Руководители сетей искали спонсоров, распоряжались деньгами и раздавали оружие. Под ними формировался слой полевых командиров, профессиональных боевиков и киллеров.