Контакты северо восточной Африки с остальным миром могли осуществляться через Синай и через Баб эль Мандебский пролив. Именно через Синай сапиентные обитатели континента впервые вышли за его пределы, временно заселив Переднюю Азию. Затем, 60–70 тыс. л.н., другая группа сапиенсов преодолела Баб эль Мандебский пролив и продолжила миграцию вдоль берега Индийского океана вплоть до Австралии [Barham, Mitchell. 2008: 291– 294]. Если оценки генетиков не поменяются, то миграция через пролив произошла незадолго до или синхронно началу кислородноизотопной стадии 3, для которой характерен относительно теплый по сравнению с максимумами похолоданий, но исключительно нестабильный климат [Вишняцкий 2008: 8–12]. Именно в данный период, как и в эпоху последующего резкого похолодания (кислородно изотопная стадия 2) Сахара оставалась безлюдной. Обратные миграции в Африку в эпоху позднего плейстоцена, шедшие через Синай, влияли только на ситуацию в Северной Африке. Миграции этого времени в Африку с юга Аравии ни генетиками, ни археологами не фиксируются. На ход культурной эволюции южнее Сахары они в любом случае вряд ли могли повлиять, поскольку сама Аравия оставалась далекой периферией Передней Азии.

Существенные технологические инновации стали проникать в Африку из Передней Азии лишь начиная с VI–V  тыс. до н.э., но территорий южнее Сахеля и особенно южнее экватора они достигали с большой задержкой. Лишь при организации систематических торговых экспедиций через Сахару, сначала (с середины I  тыс. до н.э.?) с использованием лошади, но в основном лишь после рубежа нашей эры с появлением верблюдов дромадеров, связи основной части Африки с евразийским миром сделались интенсивными и систематическими [Connor  2004: 35–38, 46, 101–111].

Как бы ни было ограничено влияние переднеазиатских культур на Африку, без него хозяйственно культурные изменения на континенте происходили бы еще медленнее. Природные условия большей части Африки эффективно блокировали возможность самостоятельного становления здесь производящего хозяйства и сложных обществ.

Создавая в 1920–1930 х годах теорию происхождения культурных растений, Н.И. Вавилов предположил, что на Эфиопском нагорье находился один из первичных земледельческих очагов [Вавилов 1987а: 133–149; 1987б: 217; Грумм Грижимайло 1986: 58–69]. Вывод Вавилова соответствовал собранным им ботаническим материалам, но археологи его не подтвердили. Земледелие в Эфиопии появляется не раньше III тыс. до н.э., причем речь идет о злаках ближневосточного происхождения [Connor  2004: 45]. Даже если родственная бананам энсета (Ensete  ventricosum) была окультурена в раннем голоцене (а это не более чем предположение), речь идет о виде с ограниченным ареалом распространения [Hildebrand  2009]. В Египте земледелие, ставшее известным лишь в начале V  тыс. до н.э., было заимствовано из Передней Азии, козы и овцы попали в Африку тысячелетием раньше [Hassan  2003: 130–131]. В Африке было окультурено достаточно много видов растений, в том числе сорго (Sorghum  bicolor), африканское просо (Pennisetum  glaucum), африканский рис (Oryza  globerrima), а в лесной зоне ямс (Dioscorea  spp.) и масличная пальма (Elais  guineensis), однако произошло это самое раннее в IV тыс. до н.э., сказавшись на облике местных культур еще позже. Ни одно из растений не было окультурено в Центральной и Южной Африке. Окультуренные севернее африканские виды затем оказались в значительной мере вытеснены видами американского и индонезийского происхождения [Barham, Mitchell  2008: 395–396], что свидетельствует об относительно низкой эффективности собственно африканского земледелия.