— Но вы же сказали, что Кертис дал ему полмиллиона долларов. Почему вы думаете, что он остро нуждался в деньгах? — спросил Бен.

— Видели вы это судно? Содержание его обходится недешево.

— Лара права, — сказал Брайерс. — Ведение таких работ обходится не менее двадцати пяти тысяч в день. Деньги Азизы должны были быстро кончиться.

— Понятно, — сказал Бен. — А Кристи? Есть у вас версия и относительно ее?

— Нет, — ответила я. — Возможно, она погибла по собственной вине. Думаю, теперь могу сказать вам, что Кристи была шантажисткой. Она использовала свое положение журналистки для того, дабы выведывать о людях то, что они скрывают, а потом пыталась вымогать у них деньги. Я считала ее несомненной кандидаткой на убийство. Видимо, ошибалась.

Мы немного помолчали, обдумывая все это.

— Бен, так что же вы хотите нам показать? — спросил Брайерс. — Надеюсь, нечто более приятное, чем то, о чем у нас шла речь.

— Приготовьтесь воспрянуть духом. Только вы должны обещать, что мы будем работать вместе. Мы можем сделать совместную публикацию. Я уже завершил почти все, что мне нужно. Это будет одна из историй в «Прошедшем несовершенном». Но это не меняет факта, что с тем, что мы теперь знаем и что вы можете сделать, история эта станет еще значительней.

— Как думаете, это на него так действуют лекарства или я еще в шоке? — обратился ко мне Брайерс. — Я не могу понять ни слова.

— Я тоже.

— Прошу прощенья. Я очень взбудоражен этим. Право, это дает мне совершенно новый стимул в жизни. Как вы, наверное, видите, я сейчас слегка ненормальный. Даже рана не может испортить мне настроения. Я был подавлен из-за разрыва с Эдом. Если б вы знали меня, то поняли бы. Я ем, когда пребываю в унынии; чем хуже положение, тем больше ем. Лара, вам, должно быть, нелегко было заботиться о том, чтобы мне хватало еды. — Я улыбнулась. — Но потом я кое-что понял. И оно было таким замечательным, что избавило меня от хандры напрочь.

— Все равно не понимаю, — сказал Брайерс. — Но хочу того лекарства, которое давали вам врачи.

— Ладно, ладно. Обойдемся без долгих разговоров, — сказал Бен, открывая пакет. — Взгляните.

И вынул черно-белую фотографию.

— Что это? — спросила я.

— Мемориальная доска. Черный известняк. Превосходная вещь, хотя, признаю, это трудно разглядеть на фотографии.

— А эти черточки? Похоже на какую-то надпись.

— Это и есть надпись. Текст, как Брайерс, наверняка знает, пунийский. Видите ли, Лара, образцы пунийского письма очень редки. Кое-кто считает, что финикийцы изобрели алфавит раньше римлян. Карфагеняне должны были им пользоваться. Но их писаний сохранилось сравнительно мало, если не считать высокопарных церемониальных надписей, к примеру, на вотивных камнях с тофита. Это я нашел, когда проводил исследование в Лувре много лет назад, сфотографировал и отвез фотографию домой. Потратил много времени, пытаясь перевести надпись на мемориальной доске, но ничего не получалось.

— Я вижу, здесь написано «Карт Хадашт», — сказал Брайерс, указав на один из углов фотографии.

— Да, это так. Только не пытайтесь перевести текст, потому что, как я в конце концов понял, это лишь половина мемориальной доски. Тут ничего нельзя понять. Но потом, двадцать лет спустя, собирая материал для своей книги, я обнаружил по счастливой случайности вторую половину на греческом языке. Вот она, — сказал он, доставая вторую фотографию.