— До Нескучного, барин, говоришь? Ежели русскими деньгами, то как раз полтинник, твое степенство! Ехать уж больно далеко, а откель мне порожняком по утреннему времени придется вертаться. Из иностранцев будешь, что ли, твое степенство? Ладно, коли так, то и сорока копеек довольно будет…

«Убогий» громко рассмеялся:

— Это до Нескучного-то далеко? Да тут же по проспекту пять минут твоей кляче доскакать! Пятнадцать копеек — божеская цена, дядя! — и полез в повозку.

— Стало быть, не иностранец! — вздохнул в бороденку Пашка. — Грамотный, язви его! Ладно, где наша не пропадала — пятачок за ожидание накинешь, ваш-бродь?

— Накину, накину! — продолжал смеяться «убогий». — Давай, поезжай!

У Нескучного седок выпрыгнул из коляски, отсыпал ваньке пригоршню мелких медных монет. Делая вид, что закуривает, дождался, когда извозчик исчезнет за углом, и только тогда пошел по адресу, который давно уже выучил наизусть.

Крутить звонок пришлось долго. Наконец дверь с треском распахнулась, и на пороге возник крупный бородатый мужик в полотняном фартуке и плисовых штанах, заправленных в короткие сапоги. Посетитель, оглядев мужика, надел сдернутую было шапку и спросил, дома ли хозяин.

Мужик в фартуке с любопытством оглядел раннего гостя, его пальто нерусского покроя и небольшой саквояж и кивнул, не двигаясь с места: дома, мол!

— Ну, поди, доложи тогда, что ли… Я к полковнику из Ченстохова приехал, из монастыря…

— От аббата Девэ? Ну, проходи, — посторонился мужик.

Заперев дверь за гостем, он протянул руку:

— Давай письмо, что стоишь? Я и есть полковник Архипов!

— Прощения просим, ваше высокоблагородие! — спохватился посетитель, доставая письмо. — Не признал сразу…

При этом саквояж, который гость попытался повесить на крючок протеза левой руки, сорвался и увесисто шлепнулся на мраморный пол.

Хозяин без церемоний поднял рукав пальто гостя, глянул на крючок и, повернувшись, махнул рукой с конвертом: иди за мной, мол!

Прошли через анфиладу комнат с мебелью, накрытой полотняными чехлами. В доме пахло пылью и каким-то неуловимым неуютом. Спустились по лестнице — уже не мраморной, но добротной, гранитной, и очутились в совершенно неожиданной в таком респектабельном доме механической мастерской. Хозяин мотнул бородой на табурет, сам пристроился на другой и нетерпеливо вскрыл письмо. Посетитель с любопытством оглядывался по сторонам.

Такой мастерской не было даже в монастыре у паулинов. Вдоль одной из стен стояли в ряд несколько станков, соединенных ремнями с длинным валом, вращающимся под потолком. У другой стены вперемежку со шкафами стояли верстаки для столярных и слесарных работ. В углу, под обширной закопченной вытяжкой, в кузнечном горне пылал огонь. Углы мастерской были завалены множеством ящиков, шарманок, диковинных механических приспособлений и всевозможным железным хламом.

— Стало быть, отец приор Девэ помощничка мне прислал, — хмыкнул, дочитав письмо, хозяин. — Как же тебя называть прикажешь?

— По документам — меня уверили, что они подлинные, — я Миклош Ковач. Но мне не нравится это имя. И если сговоримся насчет места, прошу называть меня Агасфером.

— Как скажешь, господин хороший. Агасфер так Агасфер, — не выказал удивления полковник. — А Ковач, это как? Из мадьяров, по документам, стало быть, будешь?

— Из них самых, ваше высокоблагородие! — привстал и поклонился посетитель.