— Елка для Черча, — поясняет хозяин дома. — Он любит лежать под ней. Наверное, так ему кажется, что он находится на природе.

— Что-то его не видно…

— Он ест.

— Ты его мало выгуливаешь.

— Есть кому его выгуливать. О псе не беспокойся. Он живет по специальному режиму, который ты иногда нарушаешь, принося свои жалкие сосиски в надежде подлизаться к собаке.

— Ты прав, — киваю. — Буду приносить их почаще.

— Только посмей.

Обустройство цитадели завершено. У незваных гостей нет ни единой возможности проникнуть внутрь. Первый барьер — рослый швейцар. Его задача — снять трубку и сообщить о появлении подозрительного объекта, который одновременно появится и на экране монитора. Если будет получено добро, швейцар пропустит объект, и тот поднимется на второй этаж, постоянно находясь в поле зрения видеокамеры. Наверху раздастся звонок, и последует новая проверка, на сей раз предметная. При успешном прохождении объекту будет позволено пройти в прихожую, где соответствующее устройство ощупает его до самых кишок на предмет наличия оружия. Лишь после этого можно рассчитывать на доступ в жилище, причем при неотступном сопровождении близнецов.

— Высший класс! — признаю.

— Высший, да не совсем, — поправляет меня Табаков. — Вот переедем в цитадель, тогда увидишь, что такое высший класс.

Но не дает никакой дополнительной информации. Поскольку враг не дремлет. И поскольку мы снова вернулись к тихому кошмару холодной войны.

— Дожили! — замечаю.

— Ни до чего мы не дожили. Все как всегда. Еще древние говорили: «Человек человеку — волк». Нет морали. Нет добра. Нет зла. И то, что мы взаимно подстерегаем друг друга, — естественное состояние человека. Утратишь этот инстинкт — и не станешь лучше, а просто погибнешь. В свое время после первых опытов с атомным оружием на Бикини ученые заметили, что облученные земноводные теряют врожденные рефлексы: морские черепахи, вместо того чтобы погружаться в воду, ползают по пустынным пескам, где и умирают. Лицемеры, охающие и ахающие по поводу того, до чего мы дожили, ратуют за утрату человеком инстинкта самосохранения, чтобы он уподобился этим растерянным черепахам или китам-самоубийцам, которые, вместо того чтобы уйти под воду, выбрасываются на берег, где их поджидает смерть.

— Ты сам себе противоречишь, — говорю.

— Никогда я не противоречил сам себе.

— Противоречишь. Нарядил елку в честь Рождества Христова, а сам доказываешь, что Христос был безумцем.

— Елка наряжена для Черча. Что же до Христа, то если он и в самом деле существовал, то, вне всякого сомнения, был безумцем. И самое простое тому доказательство, что за двадцать веков ни одно из его пророчеств не сбылось и ни одна из его заповедей не изменила человечества. А лично тебе браться за Евангелие уже поздно. Лучше почитай Дарвина. Если, конечно, еще не разучился читать.

— И впрямь разучился. Но ты мне его перескажешь. А что касается Христа, то я не говорил, что верю в него, как в Бога. Я верю в Христа, как в человека.

— Еще одна глупость. «Человек — это звучит гордо», «человек — царь природы». Так нам когда-то внушали. Похоже, эта чушь до сих пор сидит у тебя в голове. «Царь!» Да какой там царь! Достаточно одного урагана, одного землетрясения — и не остается у нас ни одного целого города и села. Вы, вообразившие себя властелинами природы, подобны наполеонам, командующим своими армиями в психушках. Нельзя волка заставить питаться огурцами и помидорами.