Агнесса пожалела, что теперь за садом некому будет ухаживать. Она побродила, любуясь высоченными тополями, вершины которых уходили ввысь, нацеленные в не успевшее потемнеть недосягаемое небо. Прорези в темно-зеленых кронах казались оранжево-красными от заката, полосой отсекавшего океан от неба и небо от земли. Становилось прохладно, и Агнесса закуталась в шаль. Она чувствовала, как сердце освобождается от тоски, и подумала о том, что, быть может, этот край с его неповторимой чудесной природой исцелит ее душу? Когда начало темнеть, вернулась в дом, тщательно заперла двери и окна. Странно, Орвил не подумал, что ей будет страшно ночью в доме, да, возможно, и небезопасно. Неужели он решил, что она… Да, если Френсин опять проболталась, на этот раз о письме, Орвилу в порыве ревности и обиды может прийти в голову, что она позвала Джека с собой. Впрочем, о Джеке вообще лучше не думать. Она старалась никого не вспоминать, даже детей — чтобы не плакать.
Ей и в самом деле стало страшно и одиноко до жути, когда она очутилась в своей комнате; эти чувства не прошли даже после того, как она нашла в себе мужество обойти дом сверху донизу с подсвечником в руке и еще раз проверить все запоры. Она съежилась под покрывалом на середине кровати, ее все пугало, шум океана казался тяжелым, зловещим, словно откуда-то издали надвигалось недоброе, точно где-то во тьме рычало страшное, огромное чудовище. Агнесса лежала, боясь шевельнуться, до тех пор, пока незаметно для самой себя не заснула.
Проснулась она только утром; комната была наполнена таким же медовым светом, как и почти десять лет назад, нежным светом, просачивавшимся сквозь янтарно-желтые шторы. Ночные страхи рассеялись, и она, поднявшись с постели, раскрыла окно: там, в саду, облитом росой, щебетали птицы, лучи солнца прозрачно-дымчатыми полосами пересекали воздух, проникая в свежую, точно промытую листву, вдалеке между деревьями виднелись белые домики с черепичными крышами, а еще дальше — горы и океан. Как тогда, в первый приезд. Так было до нее, так будет после. Агнесса перегнулась через подоконник и посмотрела вниз, на зеленую траву: высоко! Она не помнила точно, как ей удалось выбраться из окна и спуститься на землю, но зато точно знала, что теперь ни за что не решилась бы на подобное геройство. Агнесса усмехнулась, подумав о том, что постарела, хотя зеркало возражало: она видела в нем молодую женщину с гладкой, еще сохранившей слабый след прошлогоднего загара кожей, длинными, прямыми и блестящими темно-каштановыми волосами и зелеными глазами… только глаза эти были очень грустны. Совсем скоро ей исполнится двадцать семь. Джек старше ее года на три, значит, ему тридцать, а Орвилу еще зимой стукнуло тридцать два. Агнесса вышла из комнаты; спешить было решительно некуда. Причесалась, умылась внизу… Вчера она поужинала остатками дорожных припасов, и у нее еще сохранилось то, что она купила, сойдя на станции, но в дальнейшем придется постоянно пополнять запас продуктов, а значит — Агнесса с неудовольствием подумала об этом — куда-то выходить: ей взбрело на ум, что она смогла бы все время сидеть в доме. Развлечений не было никаких. Рояль да несколько книг, привезенных из дома.
Агнесса вошла в кухню; не смея подступиться к плите, разожгла маленький очаг и сварила кофе. В столовой, куда он прошла с чашкой, было пусто и темновато; она уселась было во главе стола, но потом вернулась на кухню — там ей показалось уютнее и светлее. После завтрака Агнесса немного позанималась уборкой дома, потом привела в порядок волосы, на что ушло много времени: пришлось носить от колодца воду и, хочешь — не хочешь, растопить плиту. С превеликим трудом и опаской Агнессе удалось заставить себя сделать это, и она, вдобавок ко всему, испачкалась в саже.
Потом, завершив все дела, поднялась наверх, в комнату Аманды, где просидела в кресле у окна до самого вечера. В этом помещении почти не было мебели, окна выходили на северную сторону, отчего комната казалась мрачной. |