Орвил вспомнил «перерождение» разочарованной, отчаявшейся Лилиан и тут же подумал, что Джессика должна быть сильнее. В этой девочке было много таинственной тишины, могущей обернуться громом. Раньше он, пожалуй, сказал бы «музыкой».
Орвил удивился: странно, но когда он смотрел на Джека, то ясно видел его сходство с Джессикой и Джессики с ним, но когда глядел на девочку, то не находил почти никаких одинаковых черт. Иногда она казалась такой далекой и совсем чужой не только ему, Орвилу, но и тем, кто был ей родным по крови. Словно посреди знойного лета выпал вдруг белый холодный снег… И с Джерри они совсем-совсем разные, ни за что не скажешь, что брат и сестра. Орвилу часто и с неприятным чувством приходилось наблюдать, как люди, впервые увидевшие их семейство, при взгляде на Джессику начинали незаметно для себя озираться, словно искали кого-то еще. Агнессе-то не надо было оглядываться, этот кто-то, по-видимому, всегда незримо присутствовал рядом, вернее, в ее сердце. Он был с ними, между ними…
Женщины — непонятные существа, Бог или Дьявол, кто их породил — и кто их поймет!
Он опять посмотрел на девочку: конечно, трудно позабыть связь, если существует такое вот живое воспоминание!
Он здорово разбередил свою душу, он сейчас не хотел рассуждать здраво, он опирался лишь на свои чувства, а чувствовал, в основном, только обиду и боль.
— Говори, что тебе нужно, — так же сурово повторил Орвил, не предлагая девочке сесть.
— Мисс Кармайкл надо с тобой поговорить, — сказала Джессика, — ты сможешь приехать завтра?
— Мисс Кармайкл? Зачем?
— Она не сказала мне. Она хотела поговорить с мамой, но я ответила, что мама уехала, но можешь приехать ты.
— Ладно, Джесси, — сказал Орвил, — приеду. Иди к себе. Я хочу побыть один.
Джессика замялась: ей хотелось еще поговорить или хотя бы просто посидеть рядом. После внезапного отъезда матери, с которой у нее были доверительные отношения, и непонятной остраненности временно замкнувшегося в себе Орвила она ощущала тревожную тоску одиночества, что усугублялось некоторыми предположениями Рея и случайно услышанными обрывками болтовни слуг.
— Папа, а можно я останусь ненадолго?
Орвил ничего не ответил. Впервые он почувствовал неприязнь к девочке. Джессика была милым, ласковым ребенком, и ему было стыдно, но он ничего не мог поделать с собой. Впрочем, Агнессу он тоже считал непорочной душой, а она… Все ждут от него помощи, сочувствия, поддержки, нимало не заботясь и даже не задумываясь о том, что у него творится в душе.
Внезапно Орвил решился. Сейчас или никогда. Все равно это нужно будет когда-нибудь сделать, но раньше он, по правде говоря, не думал, что у него хватит духу. Он предлагал Агнессе, но она отказалась. Что ж, самое трудное, как всегда, достается ему.
— Джессика, — начал он, — если ты хочешь поговорить… Знаешь, я тоже хочу это сделать. Не знаю, правильно поступаю или нет, но больше не могу держать это в себе.
Он сразу заговорил е ней как со взрослой, хотя она была всего лишь маленькой девочкой, верящей, что куклы, когда играешь с ними, оживают, а в жизни, как в сказках, побеждает только добро.
— Помнишь, в наш дом приехал однажды не знакомый тебе человек и сказал нечто такое, от чего ты плакала, потому что в его слова не хотелось верить? Так вот, тебя обманули тогда, я и мама. Я действительно не твой настоящий отец, тот человек сказал правду.
Джессика стояла молча, не двигаясь, точно пораженная громом, даже глаза ее, уставившись на Орвила, не моргали.
— Все равно ты догадалась бы, может быть, и догадываешься, только стараешься не думать об этом. Ты же помнишь, как я пришел к вам, когда вы еще жили в Хоултоне? Ты появилась у мамы задолго до нашей встречи, потому вы и жили вдвоем, не считая Керби. |