Оказалось что я там известен как писатель,

 найдя в том закутке

 копии известных журналов,

 как фантастических, так и научных, и, конечно,

 я понял тогда, понял предельно ясно,

 что это место я запомню навсегда,

 хотя я не понимал откуда,

 пришло это знание.

 Я иду домой

 по безмолвным улицам,

 тишина, я могу слышать писк светофоров

 в квартале от меня:

 механизм.

 Больше никого, только тишина

 растекается

 туда, где фуры дальнобойщиков проносятся

 по шоссе,

 а их большие грубые души полны желания.

6

На самом деле я должен был тогда

 я видел станцию, но я её не помню.

 Я помню упругое, черное, кожаное пальто —

 подарок от ребенка по имени Наткин, он из Таксона.

 Я помню холод.

 Я помню армейское снаряжение,

 которое мы потеряли, и негра из Буффало,

 пытающегося продать мне красивое кольцо с алмазом,

 и как я кафе в Вашингтоне

 подслушивал мужчину, на нем был черный галстук

 с вышивкой в виде красных роз,

 который я с тех пор ищу.

 У меня должно быть спрашивали что-то

 на границе,

 тем не менее

 я был допущен

 и теперь за мной качается запечатанная железная штора

 через все небо.

 Я иду освобожденный

 на поиски себя

 по лабиринту из викторианского кирпича

 сладкого чая с молоком,

 дыма от сигарет «Черный кот»,

 множества неизвестных марок шоколада

 и девушек с прямыми челками,

 не американками,

 глядящими из узких окон

 на тающий снег

 в бессонном городе

 и на видимую грацию

 механизма.

 Билет в один конец.

 Они снесли автостанцию,

 теперь там только сетка,

 а автобусы уже не останавливаются.

 Я иду по Чойда-ку,

 в урагане,

 приятный горизонтальный дождь,

 тяжелое дыхание океана выворачивает зонт.

 Сегодня красные фонари работают от батареек.

 Смеясь,

 в механизме.