- Ну, рассказывай, - произнес Филипп Матвеевич, покончив с этим.

- А чего говорить? Свалился в канализационный люк. Крышку, гады, забыли закрыть.

- Не ври. Небось подрался с кем-нибудь?

- Точно. Подрался. Еле утек. Приютите на день?

- А школа? Так и не пойдешь ни сегодня, ни завтра? Смотри, отчислим. Я больше не смогу за тебя заступаться. Куда ты тогда денешься? Ведь загремишь по полной программе, так и знай.

- Не загремлю. Пойду я в школу, только не сейчас. Куда с такой рожей? - Гера взглянул в зеркало на свое лицо, заклеенное кусочками пластыря, усмехнулся. - Шрамы украшают мужчин, не правда ли?

- Ты ещё ребенок. А без знаний так и останешься им до конца жизни. А мог бы со временем поступить в институт. Голова у тебя светлая, - директор тяжело вздохнул. Эти беседы он вел с Герой не в первый раз, да все без толку. - Снова из дома ушел?

- Ага. Повздорили с отчимом. Морковку не поделили.

- Ладно. Разговаривать с тобой бесполезно. Ты, часом, не железный?

Директор тронул его за плечо, начал ощупывать руку. Гера дернулся в сторону. Он не любил, когда к нему прикасались взрослые. Ничего хорошего не жди. А у Филиппа Матвеевича взгляд стал какой-то туманный, словно покрылся слюдой. Что у него на уме - поди разберись.

- Не бойся, - сказал директор. - Меня ты можешь не опасаться, я тебе вреда не причиню.

- Угу, - согласился Гера, отойдя на всякий случай к окну.

Директор неловко потоптался на месте, подошел к старым ходикам, завел их. Вздохнул.

- Странный ты мальчик, - сказал он. - Будем завтракать или спать ляжешь?

- Я бы лучше почитал чего-нибудь. Дайте какую-нибудь книжку. С картинками.

Директор открыл шкаф, вытащил с полки объемистый том.

- Сервантес, "Дон-Кихот". Подойдет?

- А интересно?

- Спрашиваешь! А пока снимай брюки. И рубашку.

- Зачем?

- Надо все это барахло замочить и постирать.

- Нет, нет. Я сам. Потом. Я новые куплю.

- У тебя что же, есть деньги?

- Немного. - Гера решительно взял книгу и уселся в кресло-качалку. Вы не обращайте на меня внимания.

- Да, все-таки ты странный мальчик, - вынес свой вердикт Филипп Матвеевич, прежде чем уйти на кухню. - Еда в холодильнике, захочешь есть сам найдешь.

Когда он снова вернулся в комнату, Гера уже спал, свернувшись калачиком в кресле-качалке. Сервантес валялся на полу, раскрытый на литографии Рыцаря Печального Образа. Директор поднял свою любимую книгу, положил её на стол. Затем принес плед и укрыл им мальчика. Некоторое время он молча стоял над ним, всматриваясь в его лицо. Во сне Гера шевелил губами, словно пытался что-то сказать, но не мог выговорить. "Он красив, подумал Филипп Матвеевич. - И это станет его бедой на всю жизнь. Лучше бы он был уродом". Коснувшись пальцами его лба, директор почувствовал холод. Мальчик что-то пробормотал, какое-то слово, не то "люблю", не то "убью"... Директор резко повернулся и вышел из комнаты.

5

За столом во время завтрака царило неловкое молчание: и отец, и дочь старались не смотреть друг на друга. Карина же, наоборот, буквально жгла их обоих взглядом. Она впервые чувствовала себя какой-то лишней, словно, выполнив наконец свою главную роль, осталась не у дел. И теперь она не знала, что предпринять дальше. Владислав, допив чай, засобирался на работу.

- Позвони Клеточкину, - сказал он, будто угадав её мысли. - Если что-то стоящее - не отказывайся. Приду вовремя.

- Я так и собиралась сделать, - ответила Карина, подставив для поцелуя щеку.

Поглядев на дочь и слабо улыбнувшись, Владислав вышел из квартиры. Карина стала убирать со стола посуду.

- Я тоже пойду, опаздываю, - сказала Галя. Она думала, что именно сейчас мать начнет читать нотации, но та лишь как-то спокойно, даже равнодушно пожала плечами.