|
Сначала это были перепечатки забытых писателей двадцатых годов, потом Булгаков, Набоков, потом пошло-поехало, и раскусили их только по случаю «МетрОполя», а за год до этого они еще участвовали в Московской книжной ярмарке, где их эмигрантский павильон продвинутые читатели осаждали с утра до вечера, раскрав половину привезенных ими книжек. Между прочим, с ведома Профферов, о чем мне говорила Элендея, которую по недосмотру пустили в Москву по туристической визе году, по-моему, в восемьдесят третьем, а потом, спохватившись, напечатали про нее фельетон в «Литературной газете», что она якобы приехала в Москву собирать второй номер «МетрОполя». И было это стопроцентным враньем про второй номер, можешь мне поверить. Вася очень их любил — и Элендею, и Карла, царство ему небесное. А еще в Васиной судьбе, равно как и в судьбах всех участников альманаха «МетрОполь», важную роль сыграл старый американский дипломат, работавший в Москве, Рэй Бенсон. Он сейчас на пенсии, в штате Вермонт живет.
А.К.: Не хочешь разъяснить свои странные слова про судьбу «всех участников альманаха»? Е.П.: Не хочу. Время еще не пришло, как обычно в таких случаях говорят… Так… В Штатах. С кем он еще дружил в Штатах? Общался с Сашей Соколовым, но вряд ли они дружили. Саша, когда был в Москве, отозвался об Аксенове в нашей частной беседе как-то несколько так иронически. А.К.: Аксенов вообще довольно далеко держался от прочей литературы эмиграции. Он не дружил с Довлатовым, Юзом Алешковским. Юз близок к Бродскому, Бродский называл его «Моцартом русского языка», а Вася был с Бродским… ну в ссоре. Е.П.: Хотя я однажды получил от Васи письмо, где он мне описал, как неожиданно встретился с Юзом во Флориде, и они сидели на набережной, пили пиво, предавались беседам о московском философе Викторе Тростникове, участнике «МетрОполя»… А.К.: А вот с кем Вася действительно близко дружил в эмиграции, несмотря на разницу возрастов, это с Мишей Генделевым. Мишка просто пришел к нему однажды в Вашингтоне познакомиться, а подружились на всю жизнь. Генделев в Израиле воевал в качестве военного врача. Потом демобилизовался. В своем биографическом романе «Большое русское путешествие» он описывает, как явился в Америке к Аксенову в израильской шинели на голое тело. Вот. Они с возрастом дружили все сильнее, все глубже, и Миша — один из тех, про которых я говорю «ближний круг Аксенова»… Я вспоминаю вот, кто был у Васи в его шестидесятилетие, которое мы справляли уже здесь, в высотке на Котельниках… Юлик Эдлис был, тоже, надо сказать, очень Васе преданный человек. А вот кого мы непростительно посмели забыть, так это Алешу Козлова. Вот уж кто действительно Васе был близок всю жизнь. Ближний круг, джазовые люди… Я вспоминаю смешную мелочь. Вася, еще советский писатель, собрался в Штаты в семьдесят пятом году и спрашивает Козлова: «Что тебе из Америки привезти?» И тот, не задумываясь, отвечает: «Джинсы». Представляешь? Не Фолкнера первое издание, не «Архипелаг ГУЛАГ», а джинсы. И Вася привез ему джинсы. Е.П.: А что им друг перед другом было выдрючиваться, когда один из них великий музыкант, другой — великий писатель? Трудно разобраться, кто из них на другого влияние оказывал. Джазовый Козлов необходим был для прозы Аксенова, это понятно, но и в Аксенове Алексей, по-моему, нуждался. А Васе, следует заметить, и для жизни, и для прозы все друзья, знакомые и близкие были необходимы. Он когда закончил роман «Скажи изюм», в основу которого положена история с «МетрОполем», то сказал в каком-то интервью: «Не ищите здесь прототипов». А я свое предисловие к роману назвал «Вертеп Василия Аксенова». «Вертеп» не в смысле бардак или притон, а в смысле рождественский театр. И в этом предисловии написал, что персонажи этого романа есть, с одной стороны, продукты воображения Василия Павловича, а с другой — им приданы черты реальных «метропольцев»: усы Генриха Сапгира оказались на лице Фридриха Горенштейна, степенный Семен Израилевич Липкин обернулся старым фотографом князем Чавчавадзе, матерная лексика Алешковского перешла к некоему Шузу Жеребятникову. |
