— Что это за люди Кринкины? Разсказывай… снова начала она.

— Да живутъ хорошо. Лариса Павловна дама хорошая, ласковая, такъ меня расцѣловала, только ужь очень она накрашена и сильно молодится. Все хочетъ молодыя роли играть. А вотъ мужъ у ней какой-то эдакій…. полоумный. Впрочемъ, онъ даже и не сидѣлъ съ нами, разсказывала Люба.

— Были-ли молодые люди изъ хорошаго купеческаго круга-то — вотъ я объ чемъ спрашиваю.

— Конинъ былъ. У нихъ, говорятъ, ватная фабрика.

— Ну, этотъ пьяница. Я знаю Конина. Это такой съ хриплымъ голосомъ?

— Да, съ хриплымъ. Только это, я думаю, отъ комизма.

— Какое отъ комизма! Просто пропилъ свой голосъ. Все съ актерами путается.

— Только онъ некрасивъ. Такой какой-то шаршавый.

— Красота тутъ не причемъ, матушка, а былъ бы человѣкъ солидный и изъ хорошаго купеческаго дома. Заводчикъ Корневъ былъ?

— Нѣтъ, не былъ.

— Да вѣдь онъ первый актеръ-любитель.

— Должно быть въ какомъ-нибудь другомъ кружкѣ играетъ. Вѣдь любительскихъ кружковъ много. Впрочемъ, о немъ кто-то упоминалъ, чтобы пригласить его.

— Вотъ это подходящій человѣкъ, хоть онъ и любитель, вотъ за этого человѣка ты возьмись, ежели его пригласятъ играть. У нихъ и пароходство, и заводы — и чего-чего нѣтъ! Мукосѣевымъ онъ родственникомъ приходится да и кромѣ того одинъ сынъ у отца.

— Онъ, должно быть, въ мукосѣевскомъ кружкѣ и играетъ.

— Конечно-же тамъ. Вотъ ежели-бы въ мукосѣевскій кружокъ тебя пригласили играть, такъ я-бы зажмурясь отпускала, потому тамъ все дѣти купеческихъ тузовъ, а здѣсь, я думаю, сбродъ какой-то. Ну, кто еще былъ?

— Да все банковскіе служащіе изъ разныхъ банковъ.

— Ну, конечно-же сбродъ.

— Адвокатъ одинъ былъ.

— Тоже горе. Нынче адвокату грошъ цѣна. Хорошій, который въ хорошія дѣла втершись, въ любительскіе спектакли играть не пойдетъ, а разные голь-адвокатишки, такъ хуже банковскихъ чиновниковъ.

— Я не знаю, маменька, почему вы противъ банковскихъ чиновниковъ. У васъ племянникъ банковскій чиновникъ, — заступилась Люба.

— И тоже голь.

— Онъ голь, а ежели Виталія Петровича взять…

Мать строго взглянула на дочь.

— Да что ты все про этого Виталія Петровича! Ужь не вздумала-ли ты съ нимъ что-нибудь въ серьезъ? Смотри у меня! — строго сказала она дочери.

— Лазина Анничка вышла-же за банковскаго чиновника — и живетъ хорошо.

— Не мели вздору! Лазина и ты. Лазина сирота, ее выдавалъ дядя и далъ за ней какихъ-нибудь пять тысячъ, а ты богатая невѣста.

— Да вы спросите-ка папеньку хорошенько. Можетъ быть этотъ Виталій Петровичъ и въ самомъ дѣлѣ хорошо достаетъ на биржѣ. Пусть папенька разузнаетъ.

— Молчи. Ужь изъ-за одного этого его надо гнать отъ хорошей дѣвушки, что онъ играетъ на биржѣ. Вѣдь это можно какъ выиграть, такъ и проиграть. Въ такую тоже можно петлю впутаться, что и не вывернешься потомъ. Конечно, у него нѣтъ ничего, такъ и терять нечего.

— Вы почемъ знаете?

Дѣвушка слезливо заморгала глазами.

— Что это такое? Слезы по этомъ мальчишкѣ? строго спросила Дарья Терентьевна. — Ну, стало быть, больше на репетицію не пойдешь.

— Да раздразните, такъ у каждаго будутъ слезы. Всякаго можно раздразнить.

— Не пойдешь, матушка, не пойдешь, повторила Дарья Терентьевна,

— Какъ это хорошо! Сначала отпустить играть, я уже роли взяла, а потомъ: не пойдешь! Вѣдь это-же невѣжество, вѣдь это-же все порядочные люди, съ какой-же стати имъ спектакль разстраивать!

— Плевать мнѣ на спектакль.