Валери Боумен. АктрисаДестини – 3
— Эдуард. Ты веришь, что я люблю тебя? Скажи, что да. Поклянись мне, что веришь. Поклянись, что будешь верить. Вместо ответа он нагнулся поцеловать ее, но она приложила руку к его губам. — Нет. Ты должен это сказать. Я хочу услышать это. Всего один раз. Она дрожала, и голос был немного громче обычного, словно для нее было чрезвычайно важно, чтобы он сказал то, что всегда считал самоочевидным. — Я верю. Ты знаешь, что я верю. Дорогая моя, что случилось? — Ничего. Я хотела быть уверенной. Сама не знаю почему, — сказала она. И снова легла на подушки, закрыв глаза. Эдуард лег рядом, озадаченный, но тронутый этой странной мольбой. Ему пришло в голову, что это первый раз она его о чем-то попросила, и эта мысль принесла ему внезапное ощущение счастья. Он поцеловал ее лицо и ощутил соленый вкус слез на ее щеках. Тогда он ласково вытер их рукой, глаза ее открылись, и она улыбнулась ему. Эдуард обнял ее, и они лежали неподвижно. Больше не было произнесено ни слова, а через некоторое время дыхание Элен стало тихим и равномерным. Эдуард уверился, что она спит. Он тоже закрыл глаза, и сознание погрузилось в темноту. В прошлом нередко бывало, что сон ускользал от него. В эту ночь он спал мирно, как ребенок. Когда он проснулся утром, рядом с ним было пусто; Элен, которая приняла решение, покинула его навсегда.
ЛЬЮИС И ЭЛЕН
Лондон — Париж
1959-1960
— На днях я собираюсь на ленч в новый итальянский ресторанчик, помнишь, я говорил тебе о нем. Пойдем, а? Компания будет потрясающая. — Спасибо, Льюис, мне не хочется. — У меня билеты в «Ковент-Гарден» завтра на вечер. За ними все охотятся. Поет Каллас. Я тебя приглашаю. — Спасибо, Льюис, мне не хочется. — А сегодня в Олбани вечеринка, нас с тобой пригласили. Между прочим, это один из знаменитых лондонских домов. Там стоит побывать. — Нет, Льюис. В самом деле не хочется. Ежегодный бал охотников в Оксфорде. Открытие ночного клуба в Мейфэре. Джазовый мюзикл на Честерской площади, по пьесе новоявленного модного драматурга, подвизающегося в театре «Ройял корт». Завтрак в Брайтоне. Бал в Дорчестере… После долгих месяцев затворничества в Париже, потом в Риме Льюис жадно наверстывал упущенное. — В Глендиннингской галерее вернисаж для узкого круга. Обещают шампанское. Новые работы Соренсона. Говорят, потрясающие. — Льюис, не уговаривай. Не пойду. К тому же завтра утром я должна позировать Энн. — Подумаешь! Скажи, что не можешь. Не было печали, черти накачали эту самую Энн. Берегись, типичная лесбиянка. — Льюис. — Ну ладно, может, и не лесбиянка, просто вид у нее такой. Я не выношу ее. — Но мы ведь живем в ее доме… — В коттеджике, тут негде повернуться. Да я едва ее знаю. Ума не приложу, на кой мы ей сдались? И я-то хорош, клюнул на эту конуру… — А мне нравится. Тихо. Спокойно. — Да ведь тут собачий холод. Матрас на моей кровати жесткий как камень. В последний раз битый час не мог набрать воды в ванну, нацедил на самое донышко, чуть тепленькая. — Зато камин есть. Замечательная вещь. А у меня постель очень удобная. Льюис чуть покраснел. Наступило неловкое молчание. После подобных фразочек он терялся в догадках: она действительно так невинна или просто хочет его подразнить?. |
