— Ты правильно меня понял, — кивнула Алиенора. — За аббатом Сен-Дени! Если ты хочешь доказать мне, что ты — мужчина и король, так поступай так, как поступают мужчины и короли!

Людовик понимал, что падает в пропасть. Но верить этому не хотел — и потому упрямство становилось его главной стратегией. Он собрал войска и двинулся на Шампань. Но граф Тибо, куда более опытный полководец, оказал ожесточенное и успешное сопротивление. Это взбесило молодого короля, и он поклялся, что огнем и мечом пройдется по его землям. Именно так, ночью, его войска оказались на холмах Фурш, над спящим городком Витри…

…Он смотрел, как вдалеке языки пламени лижут черное небо над городом, пожирая его. А потом возникла эта горящая щепка — городской собор. Сейчас там задыхались от гари более тысячи человек, большинство из которых были женщины и дети. Король знал: они пытаются вырваться наружу, но бревна мешают открыть двери и окна. Они — в ловушке. Их голоса сливаются в один вопль, и он звенящим потоком уходит в черное небо! Людовик хотел закричать, но голоса не было. Он был проклят — Господь отнял у него речь. Но он еще мог смотреть на эту полыхавшую ярким пламенем щепу. И вот уже она разваливалась на части, рушилась, пропадала из виду…

Сейчас там, в пол-лье от холмов Фурш, городской собор не выдержал накала пламени и рухнул, погребая под собой последних горожан, которых не успели вырезать солдаты короля. Останки тысячи трехсот человек были похоронены под раскаленными кирпичами и полыхающими балками…

Уже около часа король сидел в седле боевого коня неподвижно. Конь тряс головой, нетерпеливо бил копытом, но Людовик словно превратился в камень. Вельможи, наконец, решились окликнуть его. Но он по-прежнему молчал. Тогда они направили коней к своему сюзерену…

Король был не только безмолвен — его глаза ослепли. Или просто были безумны?

— Ваше величество, — дотронувшись до его локтя, тихо проговорил Рауль де Вермандуа. — Государь…

Но и теперь Людовик не откликнулся. Его сняли с лошади и понесли в походную палатку. Глаза короля были пусты, губы дрожали — его бил озноб. С короля сняли доспехи, уложили на шубы, укрыли теплыми плащами. С ним пытались заговорить, но он не откликался. Ординарцам удалось влить ему в рот немного горячего вина. Только после этого он едва слышно прошептал:

— Прошу вас, оставьте меня… Все.

А тем временем город Витри выгорал дотла…

Трое суток Людовик Седьмой лежал в походной палатке — он не вставал, не шевелился, никого не звал. Вокруг палатки разожгли костры, чтобы королю было теплее. Иногда к нему заходили, но только для того, чтобы справиться, в сознании ли он.

По истечении трех суток в палатку короля вошел его младший брат Роберт, только что прибывший из своего лагеря. Людовика трудно было узнать — он выглядел смертельно бледным. Под глазами пролегли глубокие тени — всем обликом он походил на человека, уходящего из этого мира. Тем не менее, в больных глазах его появился разум и затеплилась жизнь. Не сразу, но он встретился взглядом с младшим братом.

— Где наши войска? — спросил король.

— Они ждут твоего приказа, Людовик, — брат опустился перед ним на колени. — Поправляйся, мы любим тебя.

В этот день король попросил принести ему немного мяса, смоченного в вине, и хлеба. Со следующего дня он медленно, но верно пошел на поправку. Война в Шампани продолжалась, но уже без той неистовости, которая была вначале. Вскоре молодой король занял Шалон, за ним Реймс. Здесь, в древнем городе святого Хлодвига, где по обычаю короновали французских королей, он решил сделать передышку…

Писарь обмакнул гусиное перо в чернильницу — он был готов в любое мгновение продолжить начатое письмо.