– Значит, – воскликнул Лючо, – для Дьюссаны любовь к хассэйду никогда не была на первом плане!

– Естественно, нет, – произнес Уорхаунд. – Она ведь треванка. Кто‑нибудь из вас видел играющего в хассэйд тревана? Насколько мне известно, она первая шейла – треванка.

– Треване играют в свои собственные игры, – сказал Гилвег.

– Такие, как «Ножи и Глотки», – предположил Глиннес.

– Или «Триллы и Разбойники».

– Или «Мерлинг, мерлинг, кому труп?»

– И «Ну‑ка, отыщи запрятанное!»

– Шейлу мы всегда найдем, – сказал Перинда. – Наша главная проблема – деньги.

– Я бы внес свои личные пять тысяч озолов, если бы был уверен в том, что удастся им вернуть, – сказал Глиннес.

– И я каким‑нибудь образом наскребу тысчонку, – отозвался Уорхаунд.

– Итого – шесть тысяч, – сказал Перинда. – Я внесу – правильнее будет сказать – сумею одолжить тысячу у отца… Кто еще? Кто еще? Чего там стесняться, несчастные грязедавы, волоките свои богатства.

Двумя неделями позже «Танхинары» сыграли с «Островитянами Южного Океана» на огромном стадионе Океанского Острова. Разыгрывался приз в двадцать пять тысяч озолов, из которых пятнадцать тысяч ставила на кон каждая из команд, а десять тысяч выделила администрация стадиона. Новой шейлой у «Танхинар» была Сэчрисс Симоно, девушка из Фэл‑Лэл‑Маунтин – прелестная, наивная девушка, которой, однако, недоставало всего лишь такого неуловимого качества, как «сашей». Имелись также определенные сомнения в отношении ее целомудрия, однако никому не захотелось поднять шум из‑за этого.

– Пусть каждый из нас проведет с ней одну ночь, – проворчал как‑то Уорхаунд, – и получит ответ на этот вопрос ко всеобщему нашему удовлетворению.

Какою бы не была причина, но «Танхинары» играли вяло и совершили массу грубейших ошибок. «Островитяне» одержали легкую победу в трех геймах. Невинная – так во всяком случае считалось – плоть Сэчрисс была представлена во всех подробностях на суд тридцати пяти тысяч зрителей, а в своем кошельке Глиннес теперь обнаружил всего три или четыре сотни озолов. Удручен он был этим до такой степени, что все чувства его притупились, и в таком вот состоянии он вернулся на Рабендари и, плюхнувшись в одно из старинных плетеных кресел, весь вечер глядел с тоской на остров Эмбл. В какой идиотский хаос превратил он свою жизнь! «Танхинары» – разорены, опозорены и вот‑вот разбегутся, кто куда. Остров Эмбл – теперь от него еще более далек, чем когда‑либо. Дьюссана, девушка, поработившая неожиданно для него самого все его мысли и чувства, обратила свои честолюбивые взоры на аристократию, и Глиннес, такой раньше к ней равнодушный, теперь был вне себя от одной только мысли о том, что Дьюссана может оказаться в постели другого мужчины.

Через два дня после злополучной игры с «Островитянами» Глиннес отправился на пароме в Уэлген поискать покупателя отличных мускатных яблок, выращенных на Рабендари. Договорившись по быстрому о продаже двадцати мешков, он заглянул перекусить в небольшой ресторанчик, половина которого находилась прямо на открытом воздухе, а вторая половина – в беседке, образованной ветвями фульжерии. Взяв себе кувшин пива и хлеба с сыром, он устроился поудобнее и стал глазеть на снующий по своим делам уэлгенский люд… Вот прошла группа правоверных фаншерор – бесцветных парней, сосредоточенных и настороженных, насуплено глядящих куда‑то вдаль, будто поглощенных в размышления о материях огромной значимости… А вот и Акади спешит куда‑то, низко опустив голову, в фаншерском сюртуке с болтающимися фалдами.