— Дея, — с изумлением произнес Чезаре. — Ты ведь Дея, камеристка Катерины, верно?

В ответ я сделала то, что велел ангел: кинула стилет в кувшин с отравленным вином. В тот же миг мое горе улетучилось, сменилось невесомым спокойствием.

Я больше не могла злиться и чистосердечно призналась:

— Я не причиню тебе зла. У меня для тебя кое-что есть.

Я сунула руку в карман платья. Чезаре напрягся и замахнулся на меня мечом, но я успокаивающе покивала ему, медленно вынула из кармана карту и положила ее рядом с кинжалом и кубком.

— Теперь это твое, — сказала я, указывая на девятку мечей.

Меня не убили на месте, как я надеялась. По-видимому, гадальная карта отвлекла внимание Чезаре. Прежде чем позвать стражу, он некоторое время переводил взгляд с девятки мечей на меня с тем благоговением, какое обычно испытывают перед безумцами или святыми.

К тому моменту радость, испытанная при откровении и вызванная, без сомнения, все тем же порошком, перенесла меня в иное место, где реальность и последствия поступков не имели значения. Когда стражники явились на зов Чезаре, я улыбнулась им и пошла с такой готовностью, что они даже не успели дотронуться до меня.

Я бодро шагала в темницу, наскоро устроенную в винном погребе Нумаи, где стенающие, дрожащие люди были прикованы к стенам так, чтобы им были видны орудия пыток.

В спальне Борджа я видела рай, теперь же попала в ад.

Французы запрещают пытать женщин ради политической выгоды, однако у людей Борджа не было по этому поводу никаких предубеждений. Несмотря на холод, они стащили с меня платье и башмаки, оставив только грязную изорванную рубашку, чтобы прикрыть срам. Меня приковали кандалами к стене, чтобы я не могла сесть, а дожидалась стоя, по-прежнему радуясь своей духовной свободе и даже не думая сопротивляться из-за воздействия порошка.

Потом очередь дошла и до меня. Начались бесконечные вопросы о Равальдино: план крепости, расположение пушек, солдат, запасы провианта и амуниции и еще Катерина. Какие тайные планы она вынашивает? Куда на самом деле направляются миланские войска? Что говорилось в последнем письме герцога Лодовико?

За полное незнакомство с этим мне пришлось расплачиваться. Побои я перенесла довольно легко, поскольку до сих пор не испытывала страха. Боль была только физическая — она не будет длиться вечно, скоро придет смерть. Я сожалела лишь о том, что Борджа воспользуется моим заточением, чтобы надавить на Катерину.

Затем был задан главный вопрос: как я вышла из крепости? Моста никто не опускал. Я должна была выбраться за стены иным путем, и им непременно надо было узнать, каким именно.

«Я поклялась повиноваться тебе, — мысленно обратилась я к ангелу. — Помоги же мне теперь промолчать».

Я не проронила ни слова. Побои сделались более жестокими, я лишилась одного зуба, получила глубокий порез, глаз заплыл, челюсть была сломана. Я то и дело теряла сознание и снова приходила в себя, но хранила молчание.

Расплатой за молчание стало страппадо. Меня освободили от кандалов и поставили под толстой цепью, намотанной на блок под потолком. Ее конец, свисавший оттуда, был прикреплен к некоему подобию корабельного штурвала. Руки мне связали за спиной, крепко стянув запястья, и присоединили к цепи. Все эти приготовления выглядели весьма зловеще, однако мой палач — миловидный молодой человек в измятой форме папской армии, начисто лишенный эмоций, — не остановился на этом. На ноги мне надели колодки, утяжеленные огромным куском железа.

Милый мальчик со скучающим лицом повторил вопрос: как я выбралась из Равальдино?

Произнося эти слова, он повернул колесо, похожее на штурвал.