Это очевидно.
17.00.
Люсиль спустилась к обеду. Мне следовало быть к этому готовым. Она надела темный костюм. Очень благородный. Сугубо «вдовий». Я мысленно благословлял нашего соседа: благодаря его присутствию за столом мы ограничились в разговоре ничего не значащими фразами и я сумел держаться естественно. Я наблюдал за Люсиль, чего не делал никогда прежде. Она в трауре, но впервые надела чуточку слишком броские украшения. Великолепный изумруд на безымянном пальце левой руки прикрывает обручальное кольцо. Дорогое колье. Изумительная брошь на лацкане пиджака. Безупречный макияж. Идеальная прическа. Мне неловко, я чувствую себя рядом с ней морщинистым, увядшим, помятым стариком. Даже если отбросить все подозрения и недостойные мысли, один факт остается непреложным: я слишком стар для нее. Я позволил себе влюбиться в Люсиль только потому, что находился под защитой Рувра. Пока он был жив, я не имел никаких обязательств. Подобная любовь – редкостная роскошь. Теперь все изменилось. Мой эгоизм о казался под угрозой, и я заранее противлюсь тому, что будет происходить дальше.
Кофе в салоне. Она долго рассказывает мне о сестре, которая хотела хоть ненадолго увезти ее в Лион.
– Я отказалась.
– Из-за меня?
– Ну конечно! Разве я могла тебя оставить, бедный мой козлик?
– Смена обстановки пошла бы тебе на пользу.
– Об этом не может быть и речи. – Тон сухой и решительный. – Когда она вернется, я вас познакомлю. Она знает, что ты мой верный и очень дорогой друг.
– Ты не должна была ей говорить…
– Почему? Тебе это неприятно?
Я вынужден сказать «нет» и не делаю тот первый шаг назад, который рано или поздно вынужден буду сделать. Я не знаю, как вести себя с ней, как дать понять, что она не должна слишком многого от меня требовать, что я хочу быть ей другом, не более того.
Я сворачиваю разговор, сославшись на необходимость прилечь. Она провожает меня до двери.
– Мы сможем немного прогуляться, когда жара спадет.
– Да. Может быть.
– Ты уверен, что тебе ничего не нужно?.. Хочешь, я сделаю массаж?.. Ксавье это помогало.
Неужто она из тех вдов, что поминают усопшего мужа при любом удобном случае? Наконец-то ушла! Одиночество! Мое бесценное новообретенное одиночество!
22.00.
Мы вышли на прогулку, как хотела Люсиль. Не прятались, не оглядывались, но я настоял, чтобы она не брала меня под руку.
– Неужели ты все еще боишься кого-нибудь шокировать? Мне теперь все равно!
Не помню, о чем мы разговаривали. Она задавала вопросы – об Арлетт и Хосе.
– Странная у вас семья… Что будешь делать, если твоя жена вернется?
– Это маловероятно.
– Кто знает?.. Ты примешь ее обратно?
– Разумеется, нет.
– Так почему же ты не развелся?
– Я был ужасно угнетен. Депрессия длилась больше года.
– И все-таки это не слишком предусмотрительно.
Люсиль не стала продолжать, но я понял ход ее мыслей. Она освободилась от мужа и играет в открытую, а я выгляжу мошенником и трусом, не решившимся на развод. Мы в неравном положении – по моей вине.
Мы зашли в чайный салон, и две дамы из «Гибискуса», как по команде, повернули головы и уставились на нас. Я поклонился, смущенный и одновременно раздраженный. Пансионерам будет что обсудить! Я уверен, что…
…Зазвонил телефон. Возможно, это Люсиль решила пожелать мне доброй ночи по телефону. За ней больше никто не следит, и она знает, что я долго не засыпаю.
– Ты работаешь?
– Да. Пишу.
– Я хотела поговорить с тобой о библиотеке.
Начинается банальный, отнимающий у меня время разговор. |