— Что еще видели парни с «Гульди»? Паруса, корабли, еще что-то?

Зеенсмарка, чертов архипелаг, кусок земли, торчащий в трети дневного перехода для баркасов. Странное место, постоянно окутанное туманами и нередко подкидывающее неожиданно выскакивающие мели.

— Да нет. — Роди почесал затылок, проведя по волосам, отросшим по плечи. — Они шли с южной стороны Зеенсмарки. Туман, никаких тебе кораблей, кроме нескольких доккенгармцев, так те прошли еще раньше, шли к Оловянным островам, вроде как.

— Кракен, марегейсты, серпенты?

Роди понимал, к чему клонит шкипер. Выброситься на мели Зеенсмарки, пусть и новые, незнакомые лоцману, все карбасы не могли при всем желании. Тем более, на морских маток, огромных и добродушных тюленей, всегда ходил и люггер. Раз так — что за напасть?

Кракены редко подходили к берегу, предпочитая открытое море. Марегейсты, утопленники, куда более схожий вариант. Но разве хотя бы раз видели их здесь, у самого Стреендама? Не говоря про отрицание их церковью Мученика, и покаяние, налагаемое на пускающих «байки», как говорит отец Гьюнт. Вот только Роди-то прекрасно знал, что его шкиперу плевать на слова какого-то борова, закутанного в красный балахон. И кого-кого, а марегейстов видеть приходилось им обоим. И не только видеть, трость Хорне тому доказательство. А серпенты, морские змеи, осенью уходили на юг, и это знали они оба.

Одноногий боцман покачал головой.

— Не нравится мне все это. — Хорне стукнул тростью. Так-так, отозвался настил. — Хотя сейчас мне куда больше не нравятся трое нахалов, пытающихся пролезть на завтрак без очереди. Пошли, боцман, нам с тобой пора заняться экипажем.

Старший наставник, стуча тростью и прихрамывая еле сгибающейся ногой, пошел дальше. Хозяйство ему на старости лет досталось скудное и плохо управляемое. Учились пареньки с восьми-десяти лет, по три с половиной лета. Потом отдавали корабельной науке еще полных три и лишь затем уходили в люди: маре-гарды, боцманы, квартирмейстеры, плотники. Недавно еще пришлось переезжать и это только добавило хлопот. Вон, старшие, стоит отвернуться, уже тиранят малолеток, прогоняют от дырок в плитах, заставляют самых слабых пробираться на кухню и таскать им еду. Старший наставник Хорне не любил наглецов, сам смолоду натерпелся.

А что с ними поделаешь? Набирают в основном из портового сброда, сироты, дети не вернувшихся моряков. У богатеев детки в море или не идут, или учатся под присмотром отцовских капитанов, спят в каютах на корме, едят даже не с матросами. Не говоря уже про то, чтобы спать с ними на одной палубе… м-да. Хорне вздохнул, глядя на помощников, выстраивающих воспитанников, ловящих носами не самые, чего уж там, аппетитные запахи с поварни. Ничего-ничего, даст Мученик и трое непроизносимых морских братьев, сколько-то да сможет повесить на грудь капитанский жетон. А остальные?

Остальные вылетят за воровство еды с кухни и вещей у своих же собратьев с наставниками, за драки и задирание «золотых» из школы на главной улице, стоящей через два перекрестка. Кто-то, никак не меньше десятка, потонет во время учебных плаваний на трухлявом старье, выделенном школе. Еще, с пяток голов, умрут от болезней, падений с мачт, зубов водных ящеров и обычных акул. Кого-то зарежут во время глупейшей стычки с матросами в портовом кабаке, а кто-то поддастся и выйдет с ножом на того же «золотого», только ставшего к пятнадцати годам отпетым рубакой и сорви-головой. Хотя… на памяти Хорне бывали случаи, когда воспитанники Морской школы плевать хотели на правила поединков у «золотых», выходя против, пусть и большого, но всеж таки кинжала — с корабельным тесаком.

— Эй, Грим, проследи за младшими, кого-то уже потерял! — Хорне махнул рукой в сторону самых маленьких красных кафтанчиков, следующих в сторону огромной столовой, устроенной на месте бывшего большого склада.