|
26-е. Вот уже двенадцатый год пошел с того счастливого вечера, когда прекрасная герцогиня одним взглядом подтвердила обещания, данные изгнанницей Франческой. О дорогая! Тебе тридцать два, а мне тридцать пять; добрейшему герцогу семьдесят семь, иначе говоря, на десять лет больше, чем нам обоим вместе, и он по-прежнему прекрасно чувствует себя! Поклонись ему от меня. Мое терпение равно моей любви. Мне нужно еще несколько лет, чтобы достичь столь же высокого положения, как и твое. Ты видишь, сегодня я весел, смеюсь; так ободрила меня надежда. И печаль и радость - все исходит от тебя одной. Надежда добиться успеха вновь напомнила мне тот день, когда я увидел тебя впервые, когда моя жизнь стала неразрывно связана с твоею, как земля со светом! Qual pianto <Как жаль (итал.).> эти одиннадцать лет, - ведь сегодня 26-е декабря, годовщина моего приезда в виллу на Констанцском озере. Вот уже одиннадцать лет, как я мучаюсь после короткого счастья, а ты сияешь, подобно звезде, на такой высоте, что человек не может ее достичь... 27-е. Нет, дорогая, не езди в Милан, останься в Бельджирате. Милан пугает меня. Не люблю этой ужасной миланской привычки болтать по целым вечерам в La Scala с дюжиной мужчин, каждый из которых должен сказать тебе какую-нибудь любезность. По-моему, одиночество подобно куску янтаря, внутри которого бабочка сохраняется вечно, в неизменной красоте. Лишь в одиночестве душа и тело женщины остаются чистыми и молодыми. Или ты жалеешь, что не увидишь этих tedeschi <Немцев (итал.).>? 28-е. Когда же скульптор кончит твой бюст? Мне хотелось бы, чтобы ты была у меня, воплощенная и в мраморе, и в красках, и в миниатюре, словом, по-разному, это обманет мое нетерпение. Ожидаю присылки вида Бельджирате в полдень и вида галереи; это все, чего мне не хватает. Я так занят, что сегодня ничего не могу написать тебе. Но это “ничего” - все. Разве бог не создал мир из ничего? Это “ничего”, это слово, божественные слова: “Люблю тебя!”. 30-е. Получил твой дневник. Спасибо за аккуратность! Значит, тебе доставило удовольствие описание нашего знакомства, сделанное в такой форме? Увы, маскируя подробности, я все же боялся тебя оскорбить. У нас совсем не было повестей, а журнал без повести - все равно, что лысая красавица. Не будучи от природы находчивым, я взял единственный поэтический случай, запечатлевшийся в моей душе, единственное приключение, хранящееся в моей памяти, и придал ему форму рассказа; я не переставал думать о тебе, пока писал это единственное литературное произведение, вылившееся не столько из-под пера, сколько из сердца. Позабавило ли тебя превращение сурового Сормано в Джину? Ты спрашиваешь, как мое здоровье? Гораздо лучше, чем в Париже. Хотя я страшно много работаю, но спокойная обстановка благотворно действует на меня. Дорогой мой ангел, больше всего утомляют и старят муки обманутого тщеславия, вечное возбуждение парижской жизни, борьба соперничающих честолюбий. Спокойствие действует, как бальзам. Если бы ты знала, сколько радости доставило мне твое письмо, твое славное, длинное письмо, где ты так хорошо описываешь мельчайшие подробности своей жизни! Нет, вы, женщины, никогда не поймете, как все эти пустяки интересуют человека, который по-настоящему влюблен. Образчик материи твоего нового платья также доставил мне огромное удовольствие. Разве мне безразлично, как ты одеваешься? Часто ли хмурится твой высокий лоб? Развлекают ли тебя наши писатели? Приводят ли тебя в восторг стихи Каналиса? Я читаю те же книги, что и ты. Все, даже описание твоей прогулки по озеру, растрогало меня. Твое письмо так же прекрасно, так же нежно, как и твоя душа. О мой небесный, вечно обожаемый цветок! Как я мог бы жить без этих писем, дорогих моему сердцу, уже одиннадцать лет поддерживающих меня в трудном пути, словно свет, благоухание, стройное пение, изысканная пища, - все, что утешает и пленяет в жизни! Пиши мне аккуратно! Если бы ты знала, как я томлюсь накануне того дня, когда должен получить твое письмо, и как мне больно, когда оно опаздывает хотя бы на один день! “Не заболела ли она? Не болен ли ее муж?” - думаю я. |
