— Так, — продолжал Максимилиан, покачав головой, — я не мог подавить своего бешенства. Благодарю Бога и тебя, Конрад, что я не сделался убийцей. Но этот молодой безумец слишком разгорячил мою кровь. Он отделался только легкою раною, говорил ты? Это будет уроком ему и внушит более почтения к отцу, я надеюсь. Что касается угроз мертвой, того бреда, в котором она явилась мне, я не так молод и не так глуп, чтобы верить подобным химерам: и ты, Конрад, воин наполеоновской армии, конечно, считаешь эти привидения бреднями?

— Кто знает? — сказал Конрад с задумчивым видом.

— Как, — возразил Максимилиан, — ты веришь в мертвецов и призраков?

— Господь повелел молиться за усопших, — сказал Конрад. — Почему же и умершим не присматривать за живыми?

— Замолчи, замолчи, — прервал граф, побледнев от страха, — этого не может быть. Все связи между жизнью и смертью расторгнуты, я уверен в этом, я хочу этого. Брат, брат, пощади меня!

Граф сделался робок как дитя, он дрожал от страха, но сделал усилие над собою и продолжал решительным тоном:

— Если бы в самом деле Бог благоволил своим избранным быть хранителями живых, то удостоит ли он того осужденных? А я думаю, я знаю, Конрад, я уверен, наперекор всему, что Альбина не достойна неба; женщина, нарушившая свои священные обязанности, не может покровительствовать никому, даже своему ребенку.

— Альбина! — вскричал Конрад. — И ты осмеливаешься так говорить об этой прекрасной, благородной женщине?

— Разве ты знал ее? — спросил Максимилиан.

— Мне рассказывали о ней… — отвечал Конрад в замешательстве.

— А! Рассказывали! Да, она чудесно умела разыгрывать свою роль! Но тебе, брат, я могу, я должен открыть все. Да, — продолжал он, задыхаясь от бешенства, — я должен обвинять ее, чтобы оправдать себя. Ты согласишься со мною, что я справедливо презираю ее угрозы. Если я убил ее словами, как ножом, я прав в этом деле. Этот Эверард не сын мне — он сын проклятого капитана Жака!

— Капитана Жака! — вскричал Конрад, с ужасом отступив от своего брата.

— Да, это какой-то француз, который питал к ней рыцарскую любовь, бродяга, о котором она не хотела сказать мне, но которого открыто называла своим другом и братом…

— И который в самом деле был ее другом и братом, — сказал Конрад, — этот француз, этот капитан Жак — я, твой и ее брат.

Максимилиан встал со своего места и, неподвижный, бледный, смотрел на Конрада.

— Да, — продолжал Конрад, — я безрассудно наложил на нее обязанность скрывать мою тайну, и я невольно сделался виновником ее смерти. Я не хотел рассказывать тебе о роковом моем возвращении в родной замок, чтобы не пробудить ужаса, который наводит на тебя имя Альбины. Она погибла невинно; брат, ты будешь отвечать за это перед Богом.

Конрад замолчал, потому что ему стало жаль своего брата, который стоял бледный, как мертвец, и глухим, жалобным голосом повторял: «Я погиб!»

Настала ночь. Черные тучи понеслись по небу, завыл ветер, лес застонал, и вороны с криком закружились над башнями замка. Вдруг Максимилиан вышел из своего оцепенения.

— Мы один? — сказал он. — Конрад, прикажи, чтобы все слуги собрались в большой зал. Пусть зажгут все факелы и все свечи, пусть гремит музыка, чтобы мне не видеть и не слышать ее.

— Раскайся в своих грехах — и ты спасешься, — с участием произнес Конрад, тронутый положением своего брата.

— Раскаяться! Я боюсь, понимаешь, Конрад.