|
Она была для него реальным воплощением «Вечной Женственности», «Прекрасной Дамой», единственной возлюбленной, Музой. При взгляде на нее в душе его впервые зазвучала музыка — и вся его лирика была о ней и для нее; она сделала его поэтом и открыла ему тайну «Радости-Страдания». И теперь, приближаясь к «сладостной старости» (его выражение), он пытается понять трагедию своей любви. 15 августа записывает в «Дневнике»: «…Едва моя невеста стала моей женой, лиловые миры революции захватили нас и вовлекли в водоворот. Я первый, так давно тайно хотевший гибели, вовлекся в серый пурпур, серебряные звезды, перламутры и аметисты метели. За мной последовала моя жена, для которой этот переход (от тяжелого к легкому, от недозволенного к дозволенному) был мучителен, труднее, чем мне. За миновавшей вьюгой открылась железная пустота дня, продолжавшего, однако, грозить новой вьюгой, таить в себе обещания ее. Таковы были междуреволюционные годы, утомившие и истрепавшие душу и тело. Теперь — опять налетевший шквал (цвета и запаха определить еще не могу)… Компания театра Комиссаржевской, Зинаида Николаевна (близость с Керенским), сологубье, териокская компания, военное министерство нового режима, „Балаганчик“, произведение, вышедшее из недр департамента полиции моей собственной души, Распутин (рядом — скука), Вячеслав Иванов, Аблеухов, Ремизов и эсэровщина… вот весь этот вихрь атомов космической революции: когда, куда и какими мы выйдем из него, мы ли с Любой выйдем?»
Всю ответственность за переход от золотой лазури «Стихов о Прекрасной Даме» в лиловые миры «Снежной маски» и «Земли в снегу» Блок берет на себя. Он тайно хотел гибели и увлек за собой жену. Для него «…была роковая отрада в попираньи заветных святынь», потому что в душе его был собственный «департамент полиции», из которого вышел кощунственный «Балаганчик». Он вовлек жену в мир метелей и страстей, так как в нем самом сидел Гришка Распутин. Эта запись — подвиг любви: поэт казнит себя, чтобы оправдать Любовь Дмитриевну. Последняя заметка в «Дневнике» 1917 года — датирована 30 августа — днем именин Блока. «„Именины“. Еда. Л. А. Дельмас прислала мне цветы и письмо. Люба нарядилась, угощала, болтала, купила мне мохнатых розовых астр (детских)… Я измучен как давно не был. Мне кажется, что я ничего не успею…» За два месяца до октябрьского переворота Блок уже вибрирует от ударяющих в него «музыкальных волн» революции. Он уже все знает. В это знойное лето в окрестностях Петербурга горит торф и тянет душной гарью. Как в медиумическом трансе поэт слышит запах, шум и свет разливающегося пожара. Дым вражды стелется в миллионах душ, пламя большевизма уже гуляет по России. Этот пророческий сон записан в «Дневнике». 5 августа. «Между двух снов: — „Спасайте, спасайте!“ — „Что спасать?“ — „Россию“, „Родину“, „Отечество“, не знаю, что и как назвать, чтобы не стало больно и горько и стыдно перед бедными, озлобленными, темными, обиженными!.. Но— спасайте! Желто-бурые клубы дыма уже подходят к деревням, широкими полосами вспыхивают кусты и травы, а дождя Бог не посылает и хлеба нет, и то, что есть, сгорит… Такие же желто-бурые клубы, за которыми — тление и горение (как под Парголовым и Шуваловым, от чего по ночам весь город всегда окутан гарью), стелются в миллионах душ; пламя вражды, дикости, татарщины, злобы, унижения, забитости, недоверия, мести, — то там, то здесь вспыхивает: русский большевизм гуляет, а дождя нет и Бог не посылает его». Проснувшись, Блок осмысливает свое видение: эта «буйная воля» — праведна, огонь может стать очистительным; нужно «раздуть его до неба», чтобы сгорела старая, распутинская Русь. |
