Воспроизводя эту беседу в своих «Мемуарах», Адам Чарторыйский заключает: «Сознаюсь, я ушел пораженный, глубоко потрясенный, не понимая, что это – сон или действительность. Как! Русский князь, будущий преемник Екатерины, ее внук и любимый ученик, которого она хочет, отстранив сына, видеть царствующим после себя, о котором говорили, что он наследует Екатерине, этот князь отрицательно отзывался о политических принципах своей бабки, отвергал недостойную внешнюю политику России, страстно любил справедливость и свободу, жалел Польшу и хотел видеть ее счастливой! Не чудо ли это было?»

Несомненно, Чарторыйский принимает вольнолюбивые речи Александра за чистую монету. И, бесспорно, в тот момент, наедине со своим другом, великий князь искренен. Но при этом он ни на минуту не забывает, что обращается к польскому дворянину, патриоту, оскорбленному за свою родину, и, желая понравиться ему, несколько преувеличивает и свой либерализм, и свое возмущение.

Перед Екатериной он никогда бы не осмелился держать подобные речи. Когда она объявляет ему, что намерена назначить его наследником престола через голову отца, он лепечет в ответ, что не хочет царствовать. Она настаивает, он уклоняется. Он не создан для блеска и власти, уверяет он, его мечта – мирная семейная жизнь где-нибудь в провинции, может быть, даже за границей, и если Ее Величество его любит, то должна помочь ему удалиться от двора. Екатерина, глубоко уязвленная, пробует атаковать внука с другой стороны. Она требует к себе Лагарпа и приказывает ему воздействовать на ученика всем своим авторитетом и влиянием и склонить его принять корону, ибо Павел не станет ее преемником. Неподкупный швейцарец, возмущенный этой безнравственной мерой, противопоставляющей сына отцу, отказывается вмешиваться. Такое непонимание со стороны человека, всем ей обязанного, выводит Екатерину из себя. Она вдруг вспоминает, что он якобинец, приверженец идей, которые сама она уже не разделяет, и что его присутствие при дворе раздражает многих. После нескольких дней размышлений она уведомляет Лагарпа, что более не нуждается в его услугах. Он может укладывать багаж. Потрясенный учитель сообщает новость ученику. Тот бросается ему на шею. Обнявшись, они вместе оплакивают выпавший им жестокий жребий. Оставшись в своей комнате один, Александр, удрученный предстоящей разлукой, поверяет свои печали бумаге: «Прощайте, мой дорогой друг. Как трудно мне написать это слово! Помните, что оставляете здесь преданного вам человека, который не в состоянии выразить вам свою привязанность и который обязан вам всем, кроме рождения».

Перед тем как покинуть Россию, Лагарп, по просьбе Александра, составляет «Наставления» о том, каким образом великому князю достойно выполнять монаршеские обязанности. В документе учтено все: нравственные устои и личная гигиена, принципы правления и режим питания. Александр, само собой разумеется, забудет эти советы, как только прочтет, но уважение к автору сохранит навсегда.

К счастью, светская суета и увеселения двора, который он так осуждает, мало-помалу рассеивают его печаль. Екатерина, уловив перемену в настроении Александра, возобновляет разговор о престолонаследии. Принять корону – его долг, убеждает она, ибо, если она достанется Павлу, придет конец мечтам о либеральном будущем России. Если же на трон взойдет Александр, то, разумно проводя в жизнь предписания Лагарпа, он облагодетельствует свое Отечество. Дабы ее речи крепче запечатлелись в сознании внука, она излагает их письменно. И Александр как будто поддается уговорам. Но не стоит ждать от него прямого ответа. Когда думают, что уже навязали ему свою волю, он умеет ускользнуть, точно угорь. Не соглашаясь, но и не отказываясь, он пишет Екатерине в высшей степени двусмысленное письмо:

«Ваше Императорское Величество! Я никогда не буду в состоянии достойно выразить свою благодарность за то доверие, которым Ваше Величество соблаговолили почтить меня, и за ту доброту, с которой изволили дать собственноручное пояснение к остальным бумагам.