До Александра доходили издалека отголоски подобных настроений, и это сильно удручало его. Самые благородные идеи искажались в процессе своего воплощения. Утешение царь находил у брата Константина, тетки Елены и нескольких просвещенных дворян, которые понимали, что, жертвуя частью своих привилегий, они способствуют объединению русского народа.

Глава V

Польская проблема

Претворение в жизнь грандиозной реформы оказалось делом еще более деликатным, нежели предполагал Александр. Большинство именитых граждан, которых приглашали стать «мировыми судьями», под различными предлогами уклонялись от этой должности. Дорожа своим покоем, они не желали принимать участие в долгих и нудных торгах, тем более что за это их потом едва ли кто-нибудь поблагодарил бы. Прошли три долгих месяца, прежде чем все губернии и уезды обзавелись этими посредниками. Их доводы, повторявшиеся сто раз, не убеждали крестьян. В наиболее отдаленных провинциях по деревням ходила легенда, будто мужикам нужно обращаться непосредственно к царю, чтобы получить всю землю, которую они хотят иметь. Почему бы ему не оказать им такую милость, ведь он может заплатить землевладельцам в качестве компенсации столько, сколько захочет? Непонимание крестьянами ситуации достигло таких масштабов, что кое-где вспыхнули беспорядки. Возле деревни Бездна (Пензенская губерния) пять тысяч мужиков, которых увлек за собой старовер-фанатик Антон Петров, отказались отступить перед войсками, пытавшимися рассеять их. Генерал Апраксин, приготовившийся произнести речь, был встречен возмущенными криками: «Нам не нужны царские посланцы, дайте нам самого царя!» Утратив самообладание, генерал приказал солдатам стрелять в толпу. Итог: пятьдесят один убитый, семьдесят семь раненых. Известие об этой бессмысленной бойне вызвало шок среди интеллектуалов. В Казанском университете профессор Чазов распорядился прочитать перед студентами «Реквием» в память о жертвах. Император усмотрел в этом оскорбление власти. Монахи, служившие панихиду по невинно убиенным, были сосланы в Соловецкий монастырь.

Сразу же после опубликования манифеста революционер Александр Герцен, эмигрировавший в Лондон, пишет в своем журнале «Колокол»: «Александр II сделал много, очень много, гораздо больше всех своих предшественников. Он боролся во имя прав человека, во имя сострадания с толпой алчных, жестоких злодеев и победил их!.. Из нашей далекой ссылки мы прославляем это имя, редко встречающееся в истории самодержавия, и произносим его без всякой иронии – царь-освободитель». Но, едва лишь узнав о событиях в Пензенской губернии, он резко меняет тон: «Почему этот человек (царь) не умер в тот день, когда был обнародован манифест об освобождении крепостных?» Другой знаменитый социалист Чернышевский отмечает со своей стороны: «Я стыжусь, вспоминая свою преждевременную доверчивость!»

Между тем работа «мировых судей» продолжалась. Во всех уголках России люди считали, вносили поправки, дискутировали, жульничали. Крестьяне и помещики не желали уступать друг другу. Империя напоминала огромный базар. Споры возникали вокруг каждой рощицы, каждого ручейка, каждой изгороди. Все были недовольны. И самыми недовольными были те, кто ничего не терял и ничего не приобретал в результате этих споров, – студенты.

С восшествием на престол Александра они подняли голову. Новый царь открыл им широкий доступ в университеты и освободил их от ношения мундиров. Они могли выбирать, какие лекции им посещать.