По стране прокатилась волна недовольства. Начался поиск виновных. Ходили слухи, будто члены императорской семьи использовали войну с Турцией как возможность попрактиковаться в искусстве военной стратегии, оставаясь при этом в полной безопасности. Александр реагировал на эти домыслы весьма болезненно. Ему казалось, что реформы, осуществленные им ради материального и морального блага его подданных, сегодня поставлены под угрозу из-за результатов войны, которой он не желал. Никто больше не испытывал благодарности к нему за отмену крепостного права и телесных наказаний, введение суда присяжных и реорганизацию административной системы и армии. Никто не вспоминал о том, что он сделал все для того, чтобы избежать войны, в которой его упрекали, и что он вступил в нее, только выполняя волю народа. Никто не принимал в расчет то, что он избежал нового кровавого конфликта, сделав несколько незначительных уступок.

Одолеваемый этими грустными мыслями, он находил утешение в объятиях Екатерины. Она изолировала себя от внешнего мира, чтобы целиком и полностью принадлежать ему. Ведя уединенный образ жизни, она воспринимала это двусмысленное положение, как необходимое условие своей любви. Возможно, она даже была довольна освобождением от протокольных обязанностей. Ей вполне хватало для счастья периодических появлений Александра, навещавшего ее и их детей. Он же все больше и больше нуждался в ее постоянном присутствии. Бросая вызов условностям, он поселил ее в Зимнем дворце, под одной крышей с императрицей Марией Александровной. Екатерина занимала три большие комнаты на третьем этаже, расположенные прямо над покоями царя. Наличие лифта позволяло ему подниматься сразу в ее апартаменты. Императрица жила в покоях, примыкавших к покоям супруга. Она не протестовала против нового унижения, которому подвергал ее Александр. Измученная чахоткой, она чувствовала, что дни ее сочтены, и относилась к любовным излишествам царя с презрительным сожалением. Тем не менее она сказала своей наперснице графине Александре Толстой: «Я прощаю оскорбления, нанесенные императрице. Я не могу простить мучений, причиненных супруге».

Александр удовлетворил свое желание постоянно иметь при себе любовницу, боготворимую им, но тем самым восстановил против нее весь двор. Как бы ни ограничивала Екатерина свое общение с миром, ей постоянно приходилось иметь дело со слугами, камеристками, лакеями, поварами, кучерами, интендантами и даже избранными сановниками. Отныне в доме Романовых проживала, в буквальном смысле слова, вторая императрица. Речь шла уже не о тайной связи, а об открытом адюльтере. Некоторые придворные обращались к Екатерине, дабы она использовала свое влияние на царя в их интересах. У нее искали поддержки при осуществлении коммерческих предприятий. Ее просили оказать воздействие на того или иного министра. Но те же самые, кто стремился заручиться помощью фаворитки, больше других проклинали ее. В ней видели неиссякаемый источник скандалов. Наиболее непримиримые ее противники возлагали на нее ответственность за политические промахи Александра. Из-за нее – говорили они – стареющий монарх потерял голову. Изнуренный любовными экзерсисами, которые были ему уже явно не по силам, он больше не обладал ни волей, ни ясностью ума, необходимыми для эффективного ведения государственных дел. Главная его забота состояла в том, чтобы не слишком разочаровать в постели любовницу, чья молодость ему весьма льстила. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что он находится на пределе сил. Похудевший, ссутулившийся, малоподвижный, с пустыми глазами, страдающий одышкой, он напоминал неудачного бегуна в конце дистанции.