Вечером, во время ужина, он вновь завел речь о манифесте. Екатерина поздравила его с этим решением, но тоже попросила остаться завтра дома. «Не могу же я постоянно находиться во дворце, словно заключенный!» – воскликнул он.

Воскресенье, 1 марта (13 марта согласно григорианскому календарю) 1881 года, началось с заутрени в дворцовой часовне. Затем, поработав немного с Лорис-Меликовым и легко позавтракав – шел Великий пост, Александр стал прощаться с супругой. Она умоляла его не ездить обычным маршрутом по Малой Садовой и длинной набережной Екатерининского канала. Он обещал послушаться ее. На обратном пути он собирался ненадолго заехать к своей кузине в Михайловский дворец и без четверти три вернуться домой. «И тогда, если хочешь, – сказал он, – мы вместе погуляем в Летнем саду». Екатерина молча кивнула. Ее глаза наполнились слезами, а губы искривились в детскую гримасу. Она была так прелестна в своей тревоге за него, что он повалил ее на диван и лихо, по-гусарски, овладел ею. (Об этом эпизоде рассказала сама Екатерина в своей беседе с доктором Боткиным в Биаррице в 1887 году. Константин де Грюнвальд, «Царь Александр II и его время».) Исполнив супружеский долг, Александр поднялся, чрезвычайно довольный, привел себя в порядок, обнял сомлевшую супругу, спустился по лестнице, сел в карету и в 12.45 выехал в сопровождении шестерых терских казаков. Седьмой казак сидел слева от кучера. Кортеж замыкали трое полицейских офицеров.

Поездка прошла спокойно. Традиционная смена караула в обширном Михайловском манеже происходила в присутствии великих князей, генерал-адъютантов и дипломатов, среди которых находились послы Германии, Австро-Венгрии и Франции. После завершения церемонии Александр, коротко переговорив с некоторыми из гостей, отправился в соседний дворец к своей кузине, великой княгине Екатерине, дочери своей покойной тетки Елены Павловны. Всех поразила его оживленность, столь несвойственная ему, особенно в последнее время. Возможно, этот душевный подъем был связан с подписанием манифеста. Выпив у кузины стакан чая, он откланялся, в 14.45 сел в карету и приказал ехать в Зимний дворец.

Софья Перовская, увидев, что карета императора поехала по набережной Екатерининского канала, поняла, что он возвращается тем же маршрутом, которым приехал. Следовательно, от мины, заложенной на Малой Садовой, толку не будет. Оставалось рассчитывать только на бомбометателей. Они направятся к каналу и займут заранее определенные позиции, а в нужный момент Софья, которая будет стоять на углу Инженерной улицы, подаст им сигнал платком. Добровольцев было четверо: Николай Рысаков, девятнадцати лет, член рабочей боевой группы, специалист по пропаганде на заводах; Игнатий Гриневицкий, двадцати четырех лет, из мелкопоместных литовских дворян, студент Технологического института; еще один студент, Иван Емельянов; и рабочий Тимофей Михайлов. Все они, сознавая свою ответственность, отказывались думать о моральной стороне своей акции, осуществления которой от них ожидала Софья Перовская. Они знали: дабы избежать ловушки буржуазных предрассудков, им следует относиться к своей будущей жертве не как к человеческому существу, а как к материальному препятствию – двери, которую нужно вышибить, стене, которую нужно разрушить. Прекрасная цель оправдывала ужасное средство.