Ратмир уже ждал Александра, держа его коня под уздцы.

— Ну как? — спросил княжич слугу, принимая повод.

— Хорошо, князь. Скачи хоть до Киева.

Он привычно поймал рукой носок сапога господина и подтолкнул его вверх. Александр ждал, что Ратмир попросится ехать с ним, но стремянный промолчал. Только что старший конюший предупредил всех, что поедут лишь князь с наследниками, послы да несколько бояр. Дружине отдыхать велено и в город сегодня ни ногой.

Ярослав считал: дружинник князя своего должен как бога почитать. А будет ли почтение, если увидит он в городе, как помыкают новгородцы его князем. По всему этому рад бы Ярослав и сынов на Городище оставить, да нельзя. Во-первых, новгородцам показать надо гнездо Ярославово, дабы знали они — есть кому после него к ним на стол сесть, а во-вторых, княжичам тоже надо позреть на тех, кем править доведется, вкусить этого блюда сладко-горького.

Перед выездом из Городища князь оставил послов, к сыновьям подъехал.

— Пока с послами еду, держитесь следом. Как на Дворище на степень взойду, будьте рядом со мной. Ты, Федор, о правую руку, Александр — о левую. И по граду поедем — будьте рядом, и в Софию войдем — тоже. Пусть все видят — есть у меня опора. Уразумели?

— Уразумели, отец.

Князь придирчиво осмотрел платье отроков, нашел все ладным.

— С богом.

И направил коня в голову отряда, где ждали его послы.

Выехали из Городища. Впереди князь, одетый в алый кожух, вынизанный по оплечью жемчугом, шапка и пояс шиты золотом. Сапоги на ногах мягкого желтого сафьяна. Оружия нет при нем, чай, не к ворогу едет, к Софии — святой крест целовать. Непривычно Ярославу Всеволодичу — старому воину безоружным быть, поэтому тайно от всех под верхнюю сорочку надел брони: береженого бог бережет. А на поясе в ножнах переливается каменьями драгоценными рукоять короткого кинжала. Разве ж оружие это? Украшение. Но князь знает: безделица сия остра — железо пробьет.

От Городища Новгород как на ладони. Дома издали не так велики, но то там, то здесь поднялись к небу купола церквей. За рекой широкой и быстрой видны деревянные стены Детинца с вежами , а из-за них, возносясь выше всего города, — золотые купола Софийского собора — высоки, сияющи, торжественны.

От города звон колокольный несется. Александру показалось: уж очень часто бьют, как на пожар. Но кормилец, ехавший рядом, пояснил:

— В вечевой бьют, народ сзывают на Ярославово дворище. С колокольни узрели, что едем, вот и ударили.

До самого города ехали рысью, не прибавляя, не убавляя хода. Так же и по улице Славной до Ярославова дворища проехали. Федор Данилович в городе коня своего пустил между княжичами, чтобы оба хорошо слышали его объяснения. На Дворище выехали прямо к высокому белому собору о пяти главах.

— Никольский собор, — кивнул кормилец. — А то — вечевая колокольня. А там вон помост высокий — степень, а перед ней площадь вечевая.

— А чем это она вымощена? — спросил Александр.

— Коровьими челюстями.

— Челюстями? — удивился княжич. — Зачем?

Кормилец покосился по сторонам, чтобы кто посторонний не слышал, и молвил, полушутя, полусерьезно:

— Коровы-то эвон как долго жвачку жуют. Вот их челюсти и напоминают: жуйте, мол, жуйте, прежде чем сглотить — решиться на что. Сами увидите, какой они народ. Поорать, покричать — хлебом не корми.

Далее, за Никольским собором, полукружьем охватывая площадь, высились еще три церкви. Кормилец и их назвал княжичам по порядку:

— Стены-то розовые — это церковь Парасковеи Пятницы, покровительницы торговли. Купцы ее и построили, дабы Параскеву-то умилостивить.