— А если на рать станут звать? — спросил Федор.

— На рать? — князь внимательным взором окинул детей. — А что? И на рать не отказывайтесь. Только и свое условие им поставьте твердое. Пусть посадником вам дадут Судимира, токмо Судимира. Они его не очень захотят, так как недавно лишили посадничества. Ну а если поставят, то он вас не выдаст, ибо животом мне обязан до конца дней своих. На него полагайтесь, а он вашим именем будет ратоборствовать, да еще и благодетелями считать.

— А пошто?

— А как же. Ведь вы ему посадничество вернете. А ему теперь, если такого чуда не случится, до смерти не видать его.

— Батюшка, — неожиданно вздохнул Александр, — а потом ты заберешь нас в Переяславль?

— В Переяславль? — удивился Ярослав. — Зачем?

— Там ловы добрые.

— Ловы? — князь ласково взъерошил волосы Александру. — Хорошее занятие для князя, но не главное, сыне.

XVIII

БОЖЬЯ КАРА

Нежданная страшная напасть явилась на землю Новгородскую. Разверзлись хляби небесные, и лили, и лили дожди беспрерывные. Август месяц — самое время хлеба жать. А где ж тут? Все выполоскано, вымочено дождями до последней былинки. Разлились реки-озера, поглотив поля и нивы. Ровно сто лет минуло, когда такая ж беда постигла новгородцев, никого уже нет в живых с того времени, но летопись сообщает страшное: «…бысть глад велик».

Вспомнил кто-то последние слова старого волхва, сожженного на Дворище: «…залиться вам слезами нашими». И поползло, полетело по улицам: «Волхвы мстят, надо прощения просить, надо ублаговолить их души невинные». И уж запамятовали, что судили их всем миром на вече. Ищут того, кто сжигал их. Купчик какой-то мордастенький вкруг сруба с палкой горящей бегал. Найти его. Узнать. Кто хорошо видел его, кто помнит? Ищите.

Нашли. Живет на Варяжской, воском торгует. Схватили, повязали, потащили на Великий мост. Сбросили в Волхов, вспученный, бурлящий.

Но и это не помогло, дожди хлестали, казалось, еще пуще.

Сгубила вода урожай нынешний, и уж кажется — не быть ему и в грядущее лето — пахать и сеять возможности нет: дожди, дожди. Все под водой скрыто.

Во всех церквах новгородских молятся, просят всевышнего смиловаться, бьются истово лбами в поклонах: «Господи, прости! Господи, помилуй!»

Захудал, захирел знаменитый торг новгородский. Цены как бешеные вверх скачут. Озверели люди от голода, забыли и бога и души свои.

Именно по этой причине запретил кормилец княжичам из Городища выезжать и, чтобы занять их, натащил в светелку груды книг великомудрых. Читают княжичи, ума набираются. Немец рыжий, которого дразнят Майнгот за его увлечение сим восклицанием, учит их говорить и писать по-немецки, велит меж собою разговоры вести на немецком. Долговязый швед по-свейски их учит. Маленький кривоногий татарин Темир обучает татарскому, налегая более всего на слово «дай» — «бер». Кормилец давно бы выгнал такого горе-учителя, да негде другого взять.