Ехал Ратмир от собора, не примечая дороги, не ведая куда. С сердцем опустошенным, с думой мрачной и горькой. Он понимал, что навеки потерял единственного родного человека, и от мысли такой отроку становилось холодно и неуютно в этом мире.

Очнулся он от дум, когда конь, не чуя повода, сам свернул к реке, вошел в нее и стал пить.

Ратмир осмотрелся. Вечерело. Был он уже далеко за городом. Напоив коня, Ратмир решительно натянул поводья и поехал в город. Приехав ко дворцу великого князя, он назвался страже течцом из Переяславля и спросил о Сбыславе.

— Эвон в той клети твой товарищ, — указали ему в угол двора.

Сбыслав спал, но по приходе Ратмира проснулся.

— Малость соснул, — оправдывался он. — Хорошо, что ты заехал, кабы сегодня не пришлось назад в Переяславль бежать. Князь молвил, днесь ответ напишет. Вот жду.

— А, все едино, — махнул рукой Ратмир, устало опускаясь на лавку.

— Ну как отец? — поинтересовался Сбыслав.

— После, после, — отвечал Ратмир, опять ощутив горький ком в горле.

Увидев, что отрок расстроен, Сбыслав не стал приставать с расспросами, а предложил лечь на лавку и соснуть. Сам же ушел задать коням овса.

Вскоре Сбыслава вызвали к великому князю, и он воротился с грамотой в калите.

— Вот так-то. У течца нет пути конца. Скачем. По холодку оно и бежаться будет хорошо. Заночуем где-нито в дебре.

Выехали они из Владимира, когда солнце коснулось уже окоема. Кони шли резво. Летние сумерки были долгими, и до наступления темноты они пробежали немалый путь. Как только дорога плохо видна стала, Сбыслав свернул с нее и направил коня в кусты.

— Передохнем. А то попадем в болото — не вылезем.

Они выбрали неподалеку крохотную полянку, расседлали коней, привязали их под деревом и задали из торок овса. Себе для ложа нарубили веток, настелили, закрыли их подкладами, в голова положили седла. Легли рядом, так было теплее и хватило укрыться одного корзна Сбыслава. Ратмир свое забыл впопыхах.

— Ну как? — спросил Сбыслав, когда они умостились.

— Хорошо, — ответил Ратмир. — Гнус ест только.

— Можно огонь вздуть, да провозимся с ним до зари. А к тому часу захолодает, гнус и пропадет.

Ратмир промолчал. Сбыслав хотел спросить его об отце, но потом раздумал, решив, что, наверное, родитель умер, раз отрок так скоро явился и был расстроен. Чтобы хоть как-то утешить и поддержать мальчика, он сказал, задумчиво глядя в небо:

— Да, бедный человек, который тут мается, обязательно в рай попадает…

Сбыслав поговорил немного, все хваля пресветлый рай, но, поняв, что Ратмир не склонен к разговору, умолк. А Ратмир действительно не хотел разговаривать, но и уснуть не мог. Он все думал и думал об отце, вспоминая жуткую встречу у собора и все более утверждаясь в мысли, что причиной помешательства его была их разлука. Даже запретив сыну бежать от князя, отец думал в первый черед о нем, о Ратмире. Теперь-то Ратмир хорошо знал, что полагалось за побег: полное рабство — обель.

Давно уж утихли комары, сладко посапывал за спиной Сбыслав, а Ратмир никак не мог уснуть. Лишь когда совсем почти рассвело, он забылся зыбким тревожным сном.

Проснулись они оба сразу, почувствовав, как рванули с них корзно.

Ратмир увидел стоящих над ними вооруженных людей и сразу догадался: збродни! А Сбыслав в этот миг, резко распрямив ноги, ударил одного из стоявших в живот и тут же вскочил. Збродень со стоном покатился в траву. Других это не испугало, но удивило настолько, что на какое-то мгновение они замерли. И именно в это мгновение Сбыслав, как кошка, в несколько прыжков достиг стоявшего неподалеку коня, прыгнул в седло и, гикнув, исчез за кустами.