— То забыть трудно, — вздохнул великий князь, — да и не надо. То добрый урок был гордыне нашей. Но ты же понимаешь, что, перебив и полонив булгар, они на нас пойдут. На нас. Боле не на кого!

— Чай, не дите, все зрю. Пойдут на нас.

— Так присоветуй, как быть, — сказал великий князь.

Ярослав задумчиво потеребил уже прошитую сединой бороду.

— Давай-ка, брате, за спиной порядок сотворим, а тогда уже станем татар ждать.

— За спиной, говоришь? — Юрий тихонько побарабанил пальцами по алому венецианскому стеклу. — За спиной? То дело.

— Я сам пойду, поведу полки свои, подниму новгородцев, псковичей да со святою богородицей по Ордену ударю.

— Верно, Ярослав, верно, — оживился великий князь. — Орден надо так наказать, чтоб лет десять головы поднять не смел.

— Попробую, брате. Даст бог, и накажем.

— Дабы более оправиться рыцари не смогли, советую тебе, Ярослав, не токмо перебить их живую силу, но и пожечь, разорить весь край, с коего кормится Орден. Смердов всех в полон. И творить сие надо скоро, пока немцы послов замиряться не прислали. Чем сильнее разоришь, тем более рати не пожелают.

На том и порешили братья. А когда уже простились они и Ярослав уходить собрался, Юрий спросил:

— Да. А как там сыновец мой, Александр?

— Александр-то наместник ныне в Новгороде. Пишет, что на ловы ездит, дружину натаривает.

— Ну что ж, пора, наверно, кончать бавиться. В поход брать отрока надо.

— Да я уж думал об этом. Возьму на немцев, пущу в загон.

— В загон не след, молод еще. Пусть сердцем в честной рати крепнет. А в загон — кто понахрапистее да позахапистее. Таких, чай, всегда хватает.

Из Переяславля в Новгород ехал на этот раз Ярослав в санях. За весь путь ни разу в седло не сел. Сзади бежал полк его, ведомый Мишей Звонцом. Далеко по зимнему лесу разносился хруст снега под копытами да голоса дружинников. Временами Миша догонял сани князя, Заезжал сбоку, спрашивал взглядом: «Не надо ль чего?» Ярослав ворочался, перекидывал затекшие от сидения ноги, кутался в бобровый ворот, молча косился на милостника: «Ишь, пес, в сани, ждет, позову. Кукиш тебе».

Миша отставал обескураженный, но через некоторое время опять подъезжал, втайне надеясь на приглашение князя сесть к нему. Но мечтаниям Миши не суждено было сбыться.

Князь был во весь путь мрачен и неразговорчив. Оживился Ярослав, лишь когда въехали на Городище и он увидел спешившего к нему сына в накинутой на плечи короткой шубе. Выйдя из саней, князь ласково обнял его, кольнул бородой в левую, потом в правую щеку, спросил негромко у самого уха:

— Ну, как ты тут управляешься?

— Хорошо, батюшка. Третьего дня полон прислали от псковичей.

— Какой еще полон?

— А бояре их, кои бежали к немцам и с ними взяли Изборск.

— Ишь ты, переветчики, стало, — нахмурился князь.

— Истинно так. Но бояре-то что! С ними князь наш был в союзе.

— Кто?

— Ярослав Владимирович — внук Мстислава Романовича.

— Его пленили?

— Здесь он, тоже в порубе вместе с боярами.

— Так, — молвил князь, недобро щурясь. — Так. Князь супротив родины. А что с Изборском?

— Его псковичи отбили, там-то и полонили переветчиков. И тебе их прислали на суд.

— Вот видишь, сыне, как повернулось.