И вот на следующий день вышли на широкий двор отроки-дружинники в одних портках и весело, с шутками-прибаутками, начали строить ворота, вязать ивовые снопы, колоды затесывать.
— Чего это затеяли? — спросил княжич Ратмира.
— Нехорошо воину без дела быти, князь, — отвечал Ратмир. — Объявись рать, а он и копья не умеет держать.
— Уж не натаривать ли сбираешься?
— Истинная правда, Ярославич.
На следующий день вскоре после заутрени началась во дворе потеха. Всей младшей дружине Ратмир дело нашел. Одних определил копья метать в снопы ивовые, других из лука стрелять по колодам. Но самое интересное под воротами происходило.
Ворота те немудреные были: два стояка да вверху перекладина. Первым у ворот решил сам Ратмир удаль явить. Сел на коня, взял копье, отъехал подальше. Гикнув, мчится на ворота и уж копье назад за спину отводит, готовясь метнуть. Помчалось вперед копье, устремясь вверх выше ворот, а там-то его и подхватил мчавшийся вслед вихрем Ратмир. И вот оно опять в руке у него, готовое к бою.
Дивятся дружинники ловкости милостника княжеского, каждому хочется самому эдак проскакать. Начали по очереди отъезжать с копьями и пускать коней в те ворота.
Ратмир исподтишка косится на крыльцо сеней, где княжич сидит и за всем наблюдает. Ага, улыбается! А вот засмеялся! А тут привстал. Глядь, уж и бежит с крыльца.
— Ратмирка, коня! Дай-ка попробую.
Ратмир машет рукой, и уже по знаку его бегут конюшие. Все у них сговорено, Воронко с утра под седлом, копье легкое подобрано.
Александр отъехал как можно дальше, повернул, задержался несколько, прилаживая удобнее в руке копье, и тронул коня. Застоявшийся Воронко рванул ходким скоком и, почуяв свободный повод, помчался стрелой. Княжич не видел ничего, кроме приближающихся ворот. Кинув вперед хищное копье, он скакал, привстав в седле, и зорко следил за его полетом. Поднял руку, словно приветствуя боевого друга, и, когда летящее копье коснулось ладони, захлестнул древко пальцами накрепко.
Восторженно закричали дружинники, захлопал в ладони от радости Ратмир.
Конь с разгону пронес Александра до самой церкви. Натянув поводья, княжич заставил разгоряченного Воронка перейти на шаг и повернул назад. У ворот все смотрели на него, и княжич помахал левой рукой, давая понять, что сейчас повторит все снова.
Умница Воронко, едва княжич тронул его пятками, рванулся вперед.
Княжич поймал копье и на этот раз и снова помахал рукой, прося пути. Так раз двадцать пронесся он: копье за воротами ловил уже почти не глядя. А зрителям чудилось — копье само ищет его и ложится в ладонь.
— Ну, полно, — сказал наконец Александр, подъехав к воротам и спрыгивая с коня.
Подбежавшие конюшие приняли притомившегося Воронка. Александр опустился на землю вблизи ворот и велел отрокам продолжать это интересное и полезное занятие. Сам же стал внимательно следить за скачками и подавать советы.
За обедом кормилец спросил вдруг:
— Да, Ярославич, не хошь ли на летуна позреть ныне?
— На какого летуна?
— Да объявился Савка какой-то из кожемяк, думает подобно птице взлететь.
— Где? Когда?
— Сегодня ввечеру, сказывают, с Параскевы Пятницы сверзится. Хотел с Софии, да владыко не позволил. И параскевский поп было воспротивился, да купцы сговорили. Они Саве-то на крылья холста дали. Вот им и лестно видеть, как их холст взовьется.
— Неужто взовьется? — удивился княжич.
— Сказывают, взовьется. Сам-то Савка божится, что Волхов перелетит.
Такое диво разве мог княжич пропустить! После обеда он даже почивать не лег, вызвал Ратмира и приказал:
— Седлай коней, едем на Дворище.
Ратмир знал свое дело. |