Зрелище мчащегося, бряцающего железом потока было столь грозно, что, наверное, князь не единожды раскаялся, что пустил сына в заслон.

А меж тем рыцари приближались, и мерзлая земля гудела от тысяч тяжелых копыт.

Что творилось в сердцах молодых дружинников княжича, о чем молили они всевышнего, бог весть. Но ни один из них не поворотил своего коня, не двинулся вспять. Дружина ощетинилась копьями, заблестели вздетые на левые руки щиты.

Острие немецкого клина неумолимо надвигалось на самый центр заслона. Широкая хоругвь, пластаясь на ветру, неслась на тонкий трепетный прапор.

Видя, что первый удар примет сам княжич, Сава тронул пятками коня, чтобы хоть чуть заслонить его. С другой стороны то же самое сделал Ратмир, но Александр с такой свирепостью глянул на милостников, что они невольно осадили назад.

— Прапор! — крикнул княжич. — Его беречь надо!

Три поспешителя Ратмира выдались вперед, так как не был он оборонен копьем, держал лишь щит в левой руке, а в правой — древко прапора.

Александр увидел мчащегося на него рыцаря. Наверное, это был магистр Ордена. Из-под распахнутого голубого плаща блестели латы, голову закрывал железный шлем с глухим забралом, из-за которого не только лица, а и глаз не было видно. Шлем венчали распятые когти орла, искусно сделанные из железа. Колени, икры ног рыцаря были закрыты латами, и даже конь нес на морде и на груди своей железо.

«Куда ж целить ему?» — с горечью подумал Александр, подымая копье на уровень груди рыцаря и крепко прижимая его локтем к бедру. Левая рука привычно прикрыла грудь щитом.

Но рыцарь первый достал копьем до цели, и ударил он не по седоку, а вонзил копье в шею коню.

Неожиданно для княжича Воронко с ржанием взвился на дыбы и грянул наземь.

Рыцарский клин вонзился в русский заслон, опрокинул первым командира его. Воронко, обливаясь кровью, бился на земле, сильно придавив правую ногу княжичу. Конь высоко вскидывал свою красивую шею, судорожно скреб сильными копытами землю, и именно это спасало княжича от верной гибели.

Если бы не бьющийся перед смертью Воронко, которого обходили рыцарские кони, то Александр был бы затоптан в первый же миг.

— Ярослави-ич! Коня-я! Бери коня! — сквозь топот и ржанье услышал княжич тонкий крик.

Каким-то чудом сумел удержаться около него Сава. Увидев, как рухнул княжич вместе с конем, Сава кубарем скатился с седла, бросив копье и даже щит свой. Главным для него было удержать дыбящегося от страха коня и посадить на него княжича.

— Бери-и коня-я! — кричал Сава княжичу.

Увидев безуспешные попытки Александра вытащить ногу из-под Воронка, Сава протянул ему свободную руку. Когда княжич ухватился за нее, он понял, насколько силен летун. Стиснув ладонь княжича, Сава рванул его из-под коня. Боль в руке и ноге едва не лишила княжича чувств. Но он даже не успел наступить на ногу, как Сава подхватил его и кинул в седло.

Зная, куда несется все это гудящее сонмище, княжич повернул коня против движения, но Сава, подняв вверх руки, заступил ему путь и закричал:

— Нельзя супроть! Собьют! Скачи с ними. Нель…

Он не успел договорить. Скакавший мимо рыцарь со всего маху вонзил Саве копье промеж лопаток. Так с распростертыми руками и упал мертвый Сава перед своим конем. Конь вздыбился и, повинуясь воле нового седока, повернул по ходу общего потока.

Княжич скакал теперь в окружении рыцарей, каждый миг ожидая удара в спину. Но рыцари, из-за глухих забрал имевшие плохой обзор, видимо, и мысли не могли допустить, что кто-либо из русских уцелел впереди.

И когда Александр понял, что его принимают за своего, а скорее просто не обращают внимания, увлеченные атакой, он стал придерживать коня.

Ярослав, наблюдавший за боем с правого крыла, не мог видеть, что произошло с княжичем.