А девушек в коридорах становилось всё больше. Никто не предупредил классных дам, или как тут учительницы назывались, что мы заявимся. Поэтому никто не приготовился. Девушек в бальные платья не одели, самых хорошеньких не оставили. О, а это что?

— Вера, чем вы занимались весь урок? — французский язык резанул по ушам, заставляя поморщиться. Вот что значит, без предупреждения явиться. А ведь уже до самого тупого Петербургского дворянчика дошло, что император очень сильно стукнулся головой, когда в обморок у постели покойного папеньки свалился и не хочет слышать иностранную речь, особенно среди своего окружения.

Я остановился напротив классной комнаты, в которой классная дама отчитывала неизвестную мне Веру.

— Вера, за своё поведение я вынуждена вас наказать. Вы сегодня останетесь без ужина!

Пальменбах побледнела и кинулась ко мне, но она успела за это время отойти слишком далеко, и не смогла меня перехватить, когда я, нахмурившись, целенаправленно свернул в сторону классной комнаты, из которой всё ещё слышались нотации.

— Добрый день, дамы, — я стремительно вошёл в комнату, и высокая, худощавая женщина, нависавшая в этот момент над невысокой девчонкой, лет шестнадцати на вид, выпрямилась, уставившись на меня.

— Ваше величество, — женщина держала девчушку за плечо, и так и присела в подобие реверанса, которые уже стремительно уходили в прошлое. Девушка вынуждена была поклониться вместе с ней.

— Что происходит? Что натворило это юное создание? — я доброжелательно улыбнулся девушке, но, когда перевёл взгляд на наставницу, вряд ли в моих глазах можно было распознать улыбку.

— Она занималась невесть чем, в то время как у нас шёл урок этикета, — всплеснула руками дама.

— Вы меня заинтриговали. — Я снова посмотрел на девушку, которая стояла, опустив взгляд, и чуть не ревела. — И чем же таким жутким занималась ваша воспитанница?

— Вот, ваше величество. — И дама протянула мне лист, полностью исписанный… математическими формулами?

Я медленно посмотрел на девушку, затем снова на формулы.

— Скажите, Вера, вы понимаете, что здесь написали? — спросил я, внимательно глядя на девушку.

— Конечно, ваше величество, — она вскинула на меня тёмные, опушённые густыми ресницами глаза.

— Вам нравится математика? — продолжал я спрашивать у неё, отмахнувшись от классной дамы и Пальменбах, пытающихся встрять в наш разговор.

— Очень нравится, ваше величество, — ещё тише ответила девушка.

— А скажите мне, Верочка, вы одна такая во всём институте, кто понимает, а самое главное, любит все эти формулы? Или у вас здесь имеется небольшой кружок по интересам?

— Я не одна, кто любит математику, — уклончиво ответила девушка. Понятно, не хочет сдавать подружек.

— Елизавета Александровна, вот видите, мы случайно и зашли в классную комнату, как вы этого хотели. И теперь во мне разыгралось со страшной силой любопытство. А как здесь у вас дела обстоят с математикой, к примеру? — спросил я, поворачиваясь к Пальменбах.

— Что? — она захлопала глазами, а я протянул ей исписанный лист, и потёками чернил.

— Вы знаете, что здесь написано? — спросил я, чувствуя, что от ещё немного сладости, и у меня зубы слипнутся.

— Эм, — она в панике подняла взгляд на классную даму, но та смотрела на меня, не мигая, и не видела мольбы начальницы помочь ей. Но, сдаётся мне, что, даже если бы увидела, то не помогла бы.