— У вас был план, как погасить хотя бы внешний долг? — резко спросил я, поворачиваясь к нему лицом.

— Если только всё серебро пускать на погашение, а недостаток компенсировать выпуском новых ассигнаций, — он развёл руками.

— Этого нельзя делать, — я покачал головой. — У нас практически нечем обеспечить стоимость наших ассигнаций.

Начинала болеть голова, а тряска вызывала только одно желание: вылезти уже наконец из кареты. Не знаю, есть ли сейчас уже понятие инфляции, и совершенно не помню, было ли нечто похожее в Российской империи в это время, но проводить такой эксперимент мне не хочется. — Вот что, приготовьте мне развёрнутый доклад о налоговом бремени, пошлинах, в общем, обо всём, что приносит доход казне. А также укажите все основные статьи расходов. Мне нужно понять, как обстоят дела, но никто не может дать мне чёткого ответа.

— Вы поэтому вызвали меня, ваше величество? Да ещё и позволили ехать в вашем поезде до Москвы? — спросил Васильев. Похоже, он действительно ничего уже не боится. И ссора с Кутайсовым это только подтверждает.

— А вы против такого положения дел, Алексей Иванович? — вообще-то я не разрешал ему ехать со мной, а приказал занять место в кортеже. Но если сам Васильев так ставит вопрос, то я не против, пускай будет высочайшее позволение.

— Нет, не против, — Васильев покачал головой. — Но мне непонятно, где сейчас находятся ваши близкие друзья? Почему-то никто так и не увидел Витьку Кочубея в вашей свите, — проворчал он.

— Они все заняты, — я натянуто улыбнулся. — Мы все России верные сыны и служим ей, где бы ни находились, — добавил патетично, только руку к сердцу не прижал.

Ну не буду же я ему объяснять, что ещё до казни особо отличившихся в заговоре я начал получать письма от тех самых дружков сердешных Сашкиных. Сперанский не знал, что с ними делать и приносил нераспечатанными, чтобы я сам уже решал. Было там и письмо от упомянутого Кочубея из Дрездена. В своё время Павел очень грамотно лишил старшего сына приятелей, отослав их, в основном, по заграницам. И теперь они все начали рваться на родину. Хоть соболезнования в самом начале вписать не забыли и то хлеб.

Я долго думал, что с ними делать, но так ничего и не решил. Всё равно все, кто сейчас за границей, к коронации обязаны будут вернуться. Там и посмотрим, может, среди этих товарищей кто-то умный затесался. Что-то понять о них по Сашкиному дневнику было невозможно. Он почти никогда не оценивал людей по каким-то профессиональным навыкам. Всё было на уровне понравился — не понравился. Ну, может, ещё возможно, у некоторых с ним совпадали взгляды. В любом случае, нужно хотя бы поговорить с ними, чтобы какое-то мнение составить.

Дорога тем временем стала ровнее, и нас уже не болтало в карете, как нечто малоаппетитное в проруби. Молчание затягивалось, и тогда Васильев, тяжело вздохнув, спросил: — Я буду восстановлен в своих должностях?

— Не во всех, — покачав головой, я резко стукнул в стену кареты кулаком. Кони сразу же начали замедлять шаг. — Пока только в качестве казначея. После коронации я вернусь к этим вопросам. Но доклад о текущих проблемах я жду в ближайшие дни.

— Но я могу сообщить, как обстояли дела только до моей отставки, — напомнил мне Васильев.

— Этого будет достаточно. Я не думаю, что за то время, пока вы были отстранены, что-то существенно изменилось. — Карета остановилась, качнувшись в последний раз, и дверь начала открываться.

— Разрешите задать ещё один вопрос, ваше величество? — Я уже начал подниматься, чтобы выйти, но всё же посмотрел на него и кивнул в знак согласия.

— Задавайте, Алексей Иванович.