Легкие шаги Генри приблизились к нему.

— Весьма вероятно, что прибегнуть к физической агрессии — это не самый лучший путь, — пробормотал Генри.

Временами, Лукас мог бы поклясться, что этот человек может читать мысли, хотя каждый когда-либо встреченный им «ломщик сознания», тем не менее, утверждал, что такое невозможно.

— Копаешься у меня в голове?

— Конечно же, — улыбнулся ему Генри, — нет. Твои кулаки сжаты, и все само у тебя на лице написано.

Настолько он был показательным.

— Она начинает задавать вопросы.

— Что-то немного быстрее, чем я ожидал, — нахмурился Генри. — Я стер у нее почти двенадцать часов лютой боли. Обычно, стирание в такой мере оставляет людей инертными на более длительное время. До тебя доходит то, что я пытаюсь объяснить?

Лукас кивнул:

— Не впервой.

Он уже несколько раз помогал переносить людей. Человеческое сознание не могло так много воспринять. Если он загрузит Карину противоречивой информацией, тогда под давлением от столкновения с ее видением реальности, в сочетании с физической травмой, она моментально сломается. Ее тело уже находилось на пределах своих возможностей, борясь с отравлением, справляясь с его ядом, и с его последствиями, которые вскоре будут проявляться.

Лукас пустился по коридору. Ему просто был необходим душ, и некоторое время вдали от всех, чтобы успокоить мчащееся по венам возбуждение.

— Лукас? — позвал Генри.

Лукас обернулся.

Его кузен долго смотрел на него и сказал:

— Будь добрым.

Через час Карина накрыла ужин на стол. Столкновение в коридоре опять и опять проигрывалось в ее голове, и она не могла решить — схалтурила ли она, или же хорошо разрулила ситуацию. Эмили все еще спала. Генри сказал, что усталость — это нормально, но Карина все равно волновалась.

— Отбивная, — скользнул на свой стул Генри. — Говядина. Так вот на ужин что…

Карина заняла свое место. Лукас сел справа от нее. Слишком уж близко. Ей следовало, вместо кухни, подавать ужин в столовой комнате. Стол большего размера дал бы ей побольше пространства.

Лукас переполнялся ею, упиваясь ее беспокойством. Не в состоянии помочь себе, Карина сглотнула. Он просто был слишком большой, и постоянно смотрел на нее. И даже когда ей не было видно его взгляда, она не могла избавиться от давящей пристальности. Он буквально нависал над нею, испуская угрозу, и она, чисто из самозащиты, съежилась от него.

Губы Лукаса растянулись, и он показал Карине свои зубы, большие и острые:

— Я страшный?

Она встретилась с его вытаращенными глазами.

— Да, — сказала она. — Но ты же знаешь об этом. А заставлять меня это признать является жестоким с твоей стороны. Бобы или кукурузная каша?

Он потянул спину. Его глаза расширились, и на мгновение бремя его присутствия ослабло.

— Каша.

Она передала ему блюдо с кукурузной кашей.

В помещение, как на прогулку, зашел Даниель. В то время как Генри перелетал с места на место, а Лукас важно шествовал своими бесшумными шагами, полными свирепой грации, Даниель шагал так, как будто его ноги делали земле огромное одолжение. Он не шел, а плыл, осведомляя опустошительной красотой о своем совершенстве.

Даниель занял место прямо напротив Карины. Он наколол бифштекс и уронил его себе на тарелку.

— Ты собираешься каждый день делать это? Готовить ужин, быть ужином?

— Да, — сказала Карина со спокойствием, которого и в помине у нее не было.