Взяв бокал с арманьяком, он погонял по стенкам сосуда янтарную жидкость. В мыслях у него всплыла Монтана Баннерман, теперь это с ним регулярно случалось после их второй встречи два дня назад. Он сравнил искреннее тепло ее улыбки с натужным смехом этой высокомерной молодой женщины и осознал, что увлечен Монти куда больше, чем ему хотелось бы признать. Но ему понадобится ее помощь в работе над бумагами ее отца, так что у него будет достаточно предлогов для новых встреч с ней.

Он перестал обращать внимание на свою случайную соседку, которая сидела справа от него и за весь вечер не задала ему ни одного вопроса. Вот и хорошо, решил он, вспоминая, что она провела год в Вашингтоне. На его попытки завязать разговор она то односложно отвечала, то делала вид, что не расслышала его слов. Он явно не вызывал у нее интереса. Что ж, будем считать, что это чувство взаимно, решил он, и теперь позволял себе лишь искоса поглядывать на нее.

Аманда что‑то там такое. Бархатная повязка на голове, черное платье, напоминающее корсет, – во всяком случае, сиськи надо было запихивать в него с помощью рожка для обуви, и то они угрожали перевалиться через край. Она вызывала у него отвращение тем, что постоянно жевала противоникотинную резинку.

– Бросай курить, дорогой, – сказала она ему тоном, которым, наверное, говорила со своим парикмахером.

– Коннор, твоя очередь, – объявил Роули, выпустив клуб сигарного дыма. – Есть какие‑нибудь хорошие шуточки?

Последние десять минут Коннор отчаянно ломал голову, пытаясь вспомнить что‑нибудь и пошлое и смешное, чему не было бы сто лет от роду. В памяти у него всплыли лишь два гэга, о которых уже шла речь.

– А как насчет моего розыгрыша?

– Какого именно? – спросил человек напротив.

– Я могу гипнотизировать.

– Неужто? – подала голос девушка, сидящая в дальнем конце стола, слева от Роули. У нее были длинные светлые волосы и пухлое, симпатичное, хотя и агрессивное лицо. – А я думаю, что гипноз – это откровенное жульничество. По телевизору показывали, как тот парень дурит публику. – Она прикурила сигарету, щелкнув золотой зажигалкой. – Во всяком случае, не понимаю, как вы сможете убедить, что кого‑то загипнотизировали, – они просто будут притворяться.

– Я могу и загипнотизировать, и доказать это, – сказал Коннор.

– Ничего не получится. Люди уже пытались это сделать. Вот я невнушаема… или как это называется?

– А вам и не надо быть внушаемой. Я могу загипнотизировать любого. Вы Камилла, да?

– Коринтия.

– Ну что ж, Коринтия. Хотите, я докажу вам? – Он обратил внимание, что наступило всеобщее молчание.

– Ну, валяйте – но я заранее извиняюсь… со мной ваш номер не сработает, – с ноткой враждебности заявила она.

– Отлично. – Коннор встал, обошел вокруг стола, нетвердо держась на ногах, и кивнул хозяину: – Чарли, ты не против, если я на минутку займу твое место?

Роули освободил стул, и Коннор уселся. Девушку такое близкое соседство не смутило; Коннор заметил, что кожа у нее под слоем грима желтовато‑болезненная.

– Не угодно ли сначала положить сигарету?

Пожав плечами, она подчинилась и вызывающе посмотрела на него. Коннор взял сигарету, держа ее за кончик со следами губной помады. Теперь все взгляды были сосредоточены на нем. Он театрально повернулся к публике, описав рукой с дымящейся сигаретой дугу в воздухе. Подтянув обшлаг левого рукава пиджака, он закатал рукав рубашки, обнажив часы и пару дюймов кожи над ними.

Легко дунув на тлеющий кончик сигареты, он заставил его ярко разгореться, и, пока тот рдел кроваво‑красным свечением, Коннор медленно опустил его на кожу руки над часами.