— Так ты не была с Амедео в тот вечер?

— Нет.

— А где ты была?

— С Кристофоро…

— С Кристофоро Гамба, сыном кузнеца?

— Ну, конечно, у нас ведь нет другого Кристофоро!

— Несчастная! Он способен переломить тебя пополам, сжав в своих объятиях, и даже не заметить этого!

Повернувшись к Маттео, она пояснила:

— Он сам не понимает, как он силен, этот Кристофоро!

— Синьора, меня не интересуют отношения вашей дочери с этим геркулесом. Единственное, что я хочу знать, это почему ваша Тереза разыграла перед нами такую комедию. Пусть сама скажет, кто ее подбил на это.

— Никто.

— Вы думаете, что я могу поверить, будто вы сочинили всю эту историю только для того, чтобы мне досадить?

— Нет.

— Тогда зачем вы это сделали?

— Чтобы защитить одну особу.

— Кого?

— Я этого не могу сказать…

— Опять! Берегитесь! Мое терпение на исходе!

Мать тоже стала настаивать:

— Теперь уж говори, Тереза! Раз начала, надо закончить!

— Но ведь я обещала!

— Подумаешь, какое дело, обещала! Этот синьор представляет закон, он имеет право освободить тебя от твоего обещания.

Тереза поколебалась еще с минуту, потом, не в силах больше сопротивляться, прошептала:

— Я обещала это Сабине.

Ничего не понимая, они посмотрели друг на друга. Синьора Габриелли выразила общее недоумение, спросив:

— Какой Сабине? Дочери сыровара Замарано?

— Да.

— Какое она имеет отношение к Амедео?

— Они встречаются.

— Что ты болтаешь? Ведь она практически помолвлена с каменщиком Зефферино!

— Вот в том-то и дело.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты сердишь меня, Тереза, и если не объяснишь, что ты имеешь в виду, то очень скоро схлопочешь пощечину!

— Сабина любит Амедео… Я не знаю, любит ли он ее. Во всяком случае, мы с ней ждали его у выхода из кафе, и она ушла вместе с ним, а я встретилась с Кристофоро… Когда случилась эта история, Сабина уговорила меня сказать, что с Амедео была я… из-за Зефферино, понимаешь?

— И ты согласилась?

— Сабина моя подруга, мама.

Явно растроганная, синьора Габриелли подошла к дочери, обняла ее, прижала к своей груди и горячо поцеловала. Потом, отстранившись, чтобы лучше ее видеть, она заверила ее дрожащим от волнения голосом:

— Тереза, ты святая, это твоя мама тебе говорит!

Нотариус завопил:

— Как же! Святая! Отъявленная лгунья, вот она кто! Синьора Габриелли мигом преобразилась в мегеру и набросилась на дона Изидоро.

— Вы оскорбляете мое дитя, а сами неспособны уследить за вашей недотрогой, которая гуляет со всеми парнями подряд!

— Моя дочь гуляет с… О, синьора, возьмите назад эти слова, или я не ручаюсь за себя!

— Попробуйте только ударить меня в присутствии инспектора, если посмеете!

Тереза, чтобы дополнить картину, схватила нож, которым она очищала помидоры, и бросилась, подняв его, на синьора Агостини, пища:

— Только прикоснитесь к моей матери!

Чекотти, считавший, что в Фолиньяцаро и одного трупа достаточно, вмешался:

— Перестаньте! Вы все теряете разум!

Нотариус запротестовал:

— Да разве вы не понимаете, что эта новая история рассчитана на то, чтобы вы поверили, будто Амедео не мог встретить Таламани?

— Спокойно! Если синьорина опять пытается меня одурачить, то она за это поплатится! Это ваше последнее слово, Тереза Габриелли?

— Да.