Вне себя от ярости, Чекотти выхватил наручники из рук карабинера, оттолкнул донну Элоизу и уже собирался надеть их на Амедео, но в это мгновение в кабинет ворвался Замарано со старым охотничьим ружьем в руках, а за ним Зефферино, размахивающий солидной дубиной. Сыровар завопил:

— Здесь, кажется, что-то замышляют против моей дочери? Кто же это? Пусть покажется! Клянусь кровью Спасителя, я выпущу ему кишки и только после этого начну переговоры! А ты, Зефферино, что ты собираешься сделать?

Каменщик завертел своей дубиной, как будто это была обыкновенная тросточка, и бесхитростно сообщил:

— Я размозжу ему черепушку.

Сабина прижалась к своему жениху, а Тереза спряталась за спиной сыровара. Возмущенный этим бунтом, который казался ему невероятным, Маттео резко сказал, обращаясь к Тимолеоне:

— Ну как, синьор? Вы разрешите им безнаказанно издеваться над государственной властью?

В трудные минуты Рицотто всегда проявлял себя как человек долга. Он не разделял мнения инспектора относительно виновности Амедео, но не мог допустить мятежа. Полный решимости выполнить то, что ему повелевал устав, пусть бы даже это разбило его сердце, он тяжело встал, торжественно надел свой форменный головной убор, вытащил из кобуры револьвер и громко сказал:

— Внимание!

Все замолчали, глядя на него удивленно и недоверчиво.

— Внимание!.. То, что вы делаете, опасно! Очень опасно! Из-за этого вы можете попасть на каторгу и там остаться до конца жизни!

Замарано попытался протестовать:

— Только из-за того, что я защищаю свою дочь?

— Нет, из-за того, что ты выступаешь против закона! Положи ружье на пол, Замарано, в противном случае я всажу в тебя пулю!

Такая возможность поразила сыровара.

— Ты… ты бы убил меня, Тимолеоне?

— Если я тебя убью, это будет без злого умысла, а только потому, что я ношу этот мундир и у меня на рукавах нашивки!

Еще не вполне убежденный, Замарано потребовал дополнительных разъяснений.

— А после этого?

— После этого я прикажу отвести тебя в больницу или же пошлю за доном Адальберто. Бузанела, возьми его ружье!

Угрозы начальника карабинеров сломили сопротивление сыровара, и он отдал свое оружие без сопротивления. Зефферино поступил так же.

— А теперь, Тереза и Сабина, подойдите и станьте позади меня, я собираюсь вас допросить.

Девушки были укрощены. Заплакав, они повиновались.

— Что касается вас, синьора Россатти…

Но Элоиза была не из того теста, что все остальные.

— Что касается меня, знаешь, что я тебе скажу, Тимолеоне… Рицотто прикинулся непонятливым.

— Что касается вас, синьора Россатти, то учтите, что вашим поведением вы отягчаете участь вашего сына, и если судьи окажутся более суровыми, чем мы смеем надеяться, это будет по вашей вине. Амедео Россатти, пока я не получу убедительного доказательства твоего преступления, я буду считать тебя невиновным. Ты продолжаешь оставаться капралом карабинерских подразделений и в качестве такового я, твой начальник, приказываю тебе пойти в камеру. Бузанела запрет тебя там.

Чекотти наблюдал с восхищением и некоторой долей зависти за этим неожиданным для него проявлением авторитета Рицотто. Порядок был уже почти восстановлен. Элоиза прислушалась к советам, которые ей шепотом давал сын, и больше не сопротивлялась, найдя прибежище в слезах. Все бы успокоилось, если бы не дон Чезаре… Как раз в этот момент он вошел со своим обычным сердитым видом.

— Эй, Тимолеоне, что за цирк у тебя?

После этого восклицания атмосфера разрядилась. Величия предыдущей сцены как не бывало. Каждый снова начал провозглашать свою точку зрения, подкрепляя ее криками, жестикуляцией, жалобами и угрозами.