— Я освободил его.

— В общем, вы сами не знаете, чего вы хотите, а?

— Я хочу арестовать убийцу.

— Значит, это не Амедео?

— Не думаю.

— Тем лучше… Он славный малыш… Было бы жаль, если бы его жизнь закончилась в тюрьме. Вы знаете о том, что случилось с доном Адальберто?

— Да. Мы ждем, чтобы он лучше себя почувствовал, и тогда выясним, как все произошло.

Дон Чезаре насмешливо улыбнулся.

— Слечь из-за какого-то удара по голове! В мое время на это и внимания не обратили бы! Но эта молодежь не такая выносливая, как старшее поколение.

Чекотти не сразу понял, что в глазах мэра дон Адальберто принадлежал к презираемой стариком молодежи.

Выйдя из кухни, Рицотто вернулся в кабинет как раз в тот момент, когда, как всегда шумно, туда вошла Элоиза.

— Тимолеоне, ты великодушен и благороден. Я сожалею теперь о том, что не вышла за тебя замуж, когда ты умолял меня об этом!

— Уверяю тебя, Элоиза, ты путаешь…

— Ну полно, дон Чезаре знает нас всю жизнь и хитрить перед ним не стоит. Ты вернул мне сына, будь же благословен среди карабинеров!

— Тебе следует за это поблагодарить синьора инспектора.

Радость так переполняла синьориту Россатти, что ее хватило бы с избытком на весь мир. Она бросилась к сидевшему на стуле Маттео и горячо поцеловала его в обе щеки раньше, чем полицейскому удалось помешать ей. Потом она с достоинством воскликнула:

— Это поцелуй благодарной матери!

Послышался блеющий смех дона Чезаре.

— Эта Элоиза всегда была хорошей штучкой… Кстати, дитя мое, тебе придется поторопиться со свадьбой, если ты хочешь, чтобы я на ней присутствовал.

— С какой свадьбой?

— Твоей и Тимолеоне, с какой же еще? Побледневший Тимолеоне пролепетал с трудом:

— Но, дон Чезаре, у нас об этом никогда не было речи!

— Как это не было? Всякий раз, когда я вхожу в этот кабинет, я слышу, как вы любезничаете! Тимолеоне, неужели ты лишен принципов?

Рицотто чувствовал, что скатывается в роковую пропасть, не имея сил за что-нибудь ухватиться.

— Вы… вы преувеличиваете… дон Чезаре!

— Лжец! Посмей только утверждать, что не любишь ее!

— Дело не в этом, но…

— Видишь? Кроме того, ты просил ее руки в свое время. Ее ответ запоздал на несколько десятилетий, вот и все. Ты согласна, Элоиза?

— Боже мой, дон Чезаре, мы с Тимолеоне старые друзья… Это, может быть, не очень разумно… А у меня ребенок, и я никогда с ним не расстанусь!

— У тебя ребенок?

— Ну как же! Амедео!

В это время, к счастью, карабинер Бузанела прервал развитие драмы, грозившей связать Тимолеоне и Элоизу до конца их дней. Доктор, доложил он, проходил мимо и сказал, что дон Адальберто в состоянии принять ненадолго посетителей.

Когда Маттео Чекотти увидел спальню дона Адальберто во всей ее монашеской наготе, он изменил свое мнение о раздражительном священнике, который так плохо к нему отнесся. Стоя рядом с доном Чезаре и начальником карабинеров, он смотрел на изможденное лицо падре, выдубленное горными ветрами и жарким солнцем. На белой подушке, в ореоле марлевой повязки, охватывающей голову, оно казалось ликом старого святого, выточенным из древа. Его ясные глаза были устремлены на посетителей. Тимолеоне подошел к постели и прерывающимся от волнения голосом произнес небольшую речь, в которой описал ужас всех жителей Фолиньяцаро при известии о покушении на их пастыря и их Облегчение, когда они узнали, что он пострадал в основном от испуга.