– Холодно еще, – нахмурилась я, но она только помотала головой:

– Вовсе нет! Сама попробуй, земля совсем теплая, а трава такая щекотная…

А и правда: когда‑то я и сама бегала босиком чуть не до снега, а теперь, гляди‑ка, остепенилась, подумать смешно!

– Погоди… – Я тоже разулась и ступила на прохладную траву. – Ой!

– Ты не привыкла просто! Иди вот так, тут мягко… А тут осторожно, мам, крапива уже вылезла, а она по весне такая жгучая, просто ужас… А лучше закрой глаза! Ну, закрой, я тебя за руку поведу!

– Ну хорошо, – сдалась я и зажмурилась. – А зачем это?

– А ты шагни, и почувствуешь, – серьезно сказала Ири. – Что у тебя под ногой? Какое оно?

– Что‑то прохладное… гладкое, – подумав, ответила я. – Подорожник?

– Верно! А тут?

– Шершавое… никак лопухи уже проклюнулись? Так, а это вот точно крапива!

– Угадала! – засмеялась Ири и потянула меня вперед.

Молодая трава щекотала ступни, и я вдруг словно вернулась в детство, когда вот так же могла узнать, не глядя, на что наступила: на нежные пушистые листочки земляники, на жесткие кожистые листья ландыша (он‑то что на обочине позабыл?), на клейкую по весне заячью капусту, мохнатый и не колкий еще репейник, мягкий бархатный мох или прошлогоднюю осклизлую солому…

Ири скакала вокруг меня козленком, но вдруг замерла, прислушиваясь, и сказала:

– Едет кто‑то по дороге. Конных десяток и… да, карета. Мам, может, лучше лесом пойдем? Ну их…

Я ничего не слышала, но привыкла уже к тому, что Ири чуть не за полдня пути может угадать, много ли народу явится в гости в замок, поэтому кивнула.

– Не заблудимся?

– Да где же там плутать? – удивилась она и потащила меня в рощицу. – Вот он, тот овраг, а от него до бабушкиного дома рукой подать!

В весеннем лесу было до того хорошо, что я позабыла, куда и зачем мы идем.

– Скачут… – шепнула вдруг дочь и дернула меня за рукав, вынуждая присесть. – Гляди!

Сквозь прозрачный еще кустарник я увидела промчавшихся всадников и запряженную четвериком карету.

– Это теща нашего герцога, – сказала я, разглядев герб на дверце экипажа, и невольно улыбнулась. – Он ее так страстно любит, что наше отсутствие ему только на руку! Авось ей не понравится прием, она и уедет восвояси.

– А тебя честно отпустили, – добавила Ири. – Как положено. А что она заявилась без спросу, так мы не виноваты, правда?

– Ага! – улыбнулась я. – Так где, ты говоришь, короткий путь через овраг?

– Я покажу! Идем, мам! – загорелась она. – Только там ручей наверняка разлился, но это ничего, он не очень глубокий!

Конечно же, мы вымочили юбки, хоть и подоткнули их выше колен, измазались, потом долго отмывались в том самом ручье… И мне вовсе не хотелось идти ни к матушке, ни обратно в замок. Весенний лес был невыразимо прекрасен! Уже начали пробовать голос соловьи, негромко отсчитывала чьи‑то годы кукушка, нежно пахли ландыши – ими поросли целые поляны, – и мокрая трава, и едва развернувшиеся блестящие листья, и молодая хвоя цветущих елей и сосен…

– Мам, гляди! – раздался голос Ири, и я, вздрогнув, очнулась. – Какие милые!

Ей под ноги выкатились четыре меховых клубка, мне показалось сперва – щенки… Да, щенки, только волчьи! Откуда бы тут взяться собакам?

– Чудо какое! – Ири схватила сразу двоих в охапку и повернулась ко мне, улыбаясь во весь рот.