Когда Клавэйн впервые встретился с ней в Гнезде Галианы на Марсе, девочка была полностью сосредоточена на труднопостижимой бесконечной игре – управляла хрупкими процессами самовосстановления терраформирующей системы, известной как Великая Марсианская Стена, за которой и скрывалось Гнездо. Люди ее не интересовали, она даже не различала их лица. Однако перед самой эвакуацией Гнезда Клавэйн спас ее, рискуя собственной жизнью, хотя Галиана и уверяла его, что милосердней будет позволить девочке умереть. Привыкая к жизни в сообществе Галианы, Клавэйн поставил перед собой цель помочь Фелке развить скрытую в ней человечность. Постепенно она начала проявлять признаки узнавания, вероятно ощущая некое родство между ними – двумя чужаками, неуверенно бредущими по дороге к загадочному новому свету.
Галиана поднялась с кресла, окутанная пеленой света.
– Так и так пора было заканчивать игру. У нас много работы. – Она посмотрела на девочку, все еще разглядывавшую световую решетку. – Извини, Фелка. Может быть, потом еще поиграем.
– Как у нее дела? – спросил Клавэйн.
– Она смеется, Невил. Это ведь прогресс, правильно?
– Я бы сказал, все зависит от того, из за чего она смеется.
– Она обыграла меня. И ей это кажется забавным. Я бы сказала, что это чисто человеческая реакция. Ты так не считаешь?
– Мне бы доставило больше удовольствия, если бы она узнавала мое лицо, а не запах или звук шагов.
– Ты единственный среди нас, кто носит бороду, Невил. Чтобы заметить это, не требуется напряженной работы мозга.
Входя в кабину шаттла, Клавэйн демонстративно почесал подбородок. Ему нравилась его борода, пусть даже подстриженная чуть ли не до величины седой щетины, чтобы без всякого труда надевать и снимать дыхательную маску. Это была связь с прошлым, такая же, как его воспоминания или как морщины, которые Галиана умышленно сохранила, когда модифицировала его тело.
– Конечно же, ты права. Просто иногда приходится напоминать себе, как далеко мы ушли вперед.
Галиана улыбнулась – у нее получалось все лучше, хотя в улыбке по прежнему чувствовалась какая то натянутость, – и заправила за уши пряди черных с проседью волос.
– Я говорю себе то же самое, когда думаю о тебе, Невил.
– Мм… Но все же я прошел немалый путь, правда?
– Да, но это вовсе не означает, что путь впереди не окажется значительно длинней. Я могла бы вложить эту мысль тебе в голову за микросекунду, если бы получила твое разрешение… но ты по прежнему настаиваешь, чтобы мы общались, производя горловой шум, словно обезьяны.
– Что ж, это полезное упражнение для тебя, – сказал Клавэйн, надеясь, что не выдал своего раздражения.
Они заняли соседние кресла, приборные дисплеи плавно перешли в режим взлета. Имплантаты давали Клавэйну возможность управлять кораблем, не прикасаясь к приборам, но он, как старый солдат, предпочитал ручное управление. Поэтому имплантатам пришлось создать воображаемый джойстик с кнопками и рычажками, и когда Клавэйн вытянул руку, чтобы сжать его, то ощутил под пальцами что то твердое. Он вздрогнул при мысли о том, как тонко было изменено его восприятие реального мира, чтобы поддерживать эту иллюзию, но через несколько минут уже обо всем позабыл, поглощенный радостью полета.
Он поднял шаттл в воздух, а затем перевел на горизонтальный курс к пятой за этот день группе построек. Внизу скользили километры льда, лишь изредка прерываемого выступающими хребтами и участками сухой, усеянной валунами земли.
– Говоришь, всего несколько домишек?
Галиана кивнула:
– Пустая трата времени, но мы обязаны все проверить.
– Удалось приблизиться к пониманию, что у них произошло?
– Они погибли практически в одночасье. В основном в результате несчастных случаев, вызванных нарушением нормального мышления, хотя двое трое могли умереть и потому, что оказались более восприимчивы к токсину, чем остальные. |