Надо срочно придумать, что делать. Просто так нельзя. И сцену закатывать нельзя. Истерики еще никому не помогли. Черт, хороший же отдых он ей устроил… Интересно, у него была одна, постоянная, или разные?

«Успокойся, успокойся, успокойся», — сказала она себе. Спиртное пить нельзя — можно сорваться. Лучше валокордин. Татьяна стала рыться по всем шкафчикам. Обернулась — на пороге стоял Андрей и внимательно на нее смотрел. Как-то странно. Как — Татьяна не смогла понять. Слишком озабочена была своими чувствами. Он что-то ей протянул.

— Успокаивающее. Через десять минут — как в танке.

Татьяна отрицательно покачала головой и снова принялась рыться в ящичках. Вдруг словно через ее внутреннюю преграду прорвалась лавина. Татьяна заплакала — горько и навзрыд, почти воя. Не прекращая рыдать, подошла к охраннику, взяла таблетку из его рук, зубами разорвала облатку. Минут через пятнадцать она действительно успокоилась. Центры, ответственные за чувства, затормозились, и она могла подумать. Она ничего ему не скажет. Совсем ничего. Но поставит вопрос об их совместной жизни. Раньше они не могли пожениться, потому что Кокушкин был жив. Теперь его нет, а Борис так и не поднимал вопрос об их будущем. Даже, как однажды Татьяне показалось, он испугался того, что теперь больше времени должен будет проводить с ней. Что же, сегодня она поставит вопрос об их отношениях. И если он откажет, как всегда обаятельно, полушутя, она найдет мужество признать, что это — все. И тогда она сама его бросит. К чему унижаться.

Она умылась и сделала макияж. Потом надела свое самое соблазнительное платье. Спустилась вниз, повязала передник. И когда перед домом раздался шум машины, поставила сковородку на огонь и уверенным движением бросила на нее нарезанное сало.

Кантор приехал оживленным, со сверкающими глазами. Не обратив внимания на состояние Татьяны, он в возбуждении начал рассказывать о том, что ему звонил Зайцев из Москвы. Что тот нашел потрясающий канал сбыта бриллиантов, что прибыль превысит предполагаемую процентов на пятнадцать — двадцать. Сели за стол. Андрея Борис тоже пригласил присоединиться. Налил всем водки из морозилки и принялся, покряхтывая, есть борщ. Дожидаясь, пока дожарится картошка, начал опять рассказывать о том, как прекрасно идут дела, и наливал себе рюмку за рюмкой. Татьяна пару раз сделала замечание о том, что все идет слишком хорошо. «Должно же нам повезти!» — воскликнул возбужденный Борис. Татьяна хотела ответить, но ее смущало присутствие охран-пика за столом. Андрей понял, что женщина испытывает неловкость, и попытался уйти. Кантор изо всех сил удерживал его за столом, словно боялся остаться наедине с Татьяной.

В спальню поднялись только в первом часу. Он сразу начал ее целовать, и Татьяна, поддаваясь ему, думала о том, что он не хочет, чтобы она начала говорить. И когда они занимались любовью, она прокручивала в уме события после смерти мужа. Естественно, сначала он утешал ее, был рядом. То есть ей казалось, что он был рядом. Теперь она поняла: ему было удобно общаться с ней в те редкие моменты, когда Кокушкин уезжал в командировки. Он боялся быть с ней всегда. Все, ради чего Татьяна работала последние годы, а работала она ради себя и Бориса, и только ради их двоих, — все летело в пропасть.

Закончив, Борис поцеловал ее в щеку, быстро пробормотал: «Я люблю тебя, заяц», — и сладко зевнул.

— Давай уедем, Борис, — тихо сказала Татьяна.

— Что? — Он был уже в полусонном состоянии.

— Давай уедем. Ко всем чертям. Мы достаточно заработали, чтобы отдыхать. Купим себе землю на каких-нибудь доминиканских островах, построим красивый дом…

— Таня, что с тобой? — Он приподнялся на локте.